– Ну вот. Ты уже осуждаешь, а я ведь ничего даже рассказать не успела, – тупо пялясь перед собой, прохрипела я.
– Я просто переживаю за тебя, дурочка! Смотреть на тебя больно. Ну? Рассказывай, давай. На вот… – Любка нырнула в свою безразмерную сумку. Достала пачку сигарет и протянула мне вместе с зажигалкой. – У Завьялова сегодня конфисковала, – гордо пояснила она, срывая с моих губ совершенно неуместный смешок. Истерика подступала. И вот так вырывалась наружу. Дрожащими пальцами я вынула сигарету, сунула в рот и подкурила.
– Кхе-кхе…
– Ты что, курить не умеешь?
– Пробовала пару раз в институте.
– В себя дым пускай. И неглубоко. Не то отъедешь.
Затянулась. Стало, и правда, легче. Будто и мои чувства заволокло дымом. Я блаженно зажмурилась. Вот это да… На четвертом десятке я, наконец, поняла, зачем люди курят.
– Спасибо, – от души поблагодарила Любку.
– Это из-за пожара, да?
– А?
– Вот это все с тобой. Из-за пожара?
Я отрицательно мотнула головой. Хотя кошмары все так же преследовали меня по ночам. И, наверное, пожар тоже внес свою лепту в мое состояние. Но все же не из-за него все пошло под откос.
– Нет.
– Тогда Покровский?
Я резко вскинула ресницы. Пошатнулась, уставившись на Любку во все глаза. Откуда она узнала? Как поняла? И что?
– Ты о чем?
– У вас с ним что-то было, Маш? Я вчера его машину здесь видела.
– Где здесь? – вскочила я.
– Возле школы. Так я права?
Значит, он все же не смог вычеркнуть меня из своей жизни. А я уж подумала… Во дворе моего нового дома он ни разу не появлялся. Вот я и решила, что все. И даже смогла себя убедить, что это к лучшему. А теперь что же получается? Я зря надеялась? Ведь… Вон как сердце заколотилось, стоило Любке сказать, что он неподалеку от меня отирался. Ну, разве я не идиотка?
– Значит, права, – задумчиво протянула подруга. – А я-то думаю, чего она Пашку отшила?
С Пашей действительно вышло некрасиво. Я прервала с ним общение в разгар наших недоотношений с Покровским. Наплела ему с три короба. Что после пожара я пока не в настроении с кем-то видеться. Ну и… все. Он, конечно, еще писал, но все реже и реже. И к моменту, когда Иван меня бросил, вообще исчез с горизонта. Что хорошо. Я бы не хотела, чтобы меня кто-то видел в таком разбалансированном состоянии.
– Давно у вас завертелось?
Я горько усмехнулась, поражаясь Любкиной дедукции. Не там она нашла себе применение. Из нее бы вышел отличный следователь. Я ведь и слова не успела вставить. А ей это как будто бы и не требовалось, она сама свела концы с концами.
– С годовщины. – Любка присвистнула, и я поспешила добавить: – Но уже все. Мы… – хотела сказать «разбежались», но ведь это абсолютно неподходящее слово. Потому что мы вроде как и не были вместе. Вряд ли можно было назвать отношениями то, что мы себе тайком от всех позволяли за закрытыми дверями спальни.
– Вы? – поторопила Люба.
– Даже не знаю. Наверное, мы были с самого начала обречены. Слишком уж Покровский заморочен на том, что я была женой Игоря.
– Ну, трахаться с тобой ему это не помешало.
– Стыд обостряет эмоции.
Я уставилась на истлевшую до самого фильтра сигарету. И опустила ее в снег. Огонек погас, даже не зашипело.
– А у тебя к нему чувства, выходит?
– Я в него еще девчонкой влюбилась. Он как раз из армии пришел. Весь такой… На меня, конечно, даже не смотрел. А я… Ну, знаешь как в юношестве бывает. Только его и видела. Потом забылось. Жизнь закрутила. Игорь опять же появился. Лишь когда его не стало, что-то изменилось. А тут еще Покровский напился. Я ему подвернулась под руку, и завертелось.
– Значит, у тебя к нему все серьезно?
– Какая разница, Люб, если он к этому не готов? Трахать меня головой в подушку готов. А по деревне пройтись за руку – нет.
– Не думала я, что такой мужик, как Покровский, может переживать о том, что о нем скажут. Считала, у него как-то покрепче с яйцами.
– С яйцами у него все в полном порядке, – истерично рассмеялась я. – А в голове… В голове у него каша! Там, Люб, все смешалось. Вина перед Игорем, стыд за то, что он не может противиться искушению в моем лице, и прочая псевдорелигиозная дремучая шелуха, которой, наверное, забита голова у каждого деревенского.
Я знала, о чем говорила, ведь за последние дни только об этом и думала. Когда не пила, заливая боль.
– Каждый день? Вы что, каждый день трахались? Реально? – глаза Любки загорелись недоверием и любопытством.
– Что тебя удивляет?
– В его возрасте… – поцокала та языком.
– Запретный плод сладок. Знаешь, что самое стремное? Понимать, что если бы не это, он бы даже на меня не глянул.
Хорошо поразмыслив, я отчетливо поняла, что если бы мы убрали из уравнения наших недоотношений стигматизацию происходящего, они сошли бы на нет буквально сразу же. Потому что с его стороны это не было любовью. Это даже истинной страстью не было. Манил грех… И тем был сладок. Раскрой мы наш секрет – свекор бы моментально потерял ко мне интерес.
Потому как видела я его женщин…
Я там и рядом не стояла.
Так что как бы он себя не повел, у нас в любом случае не было бы совместного будущего. Именно осознание этого факта, факта, который всегда был на поверхности, и раздавило меня окончательно. Я была такой дурой, позволяя надежде расслабить мышцы, которые, сколько я себя помню, были настороженно сжаты. Если б не это, я бы выстояла. А так – хребет пополам.
Встала, покачнувшись на небольших каблучках. Ничего не видно было из-за подкативших слез. Любка бросилась меня обнимать. Нашептывать успокаивающие:
– Ну, все! Малыш, это же не конец света. Будет у тебя еще мужик. Да не один. Ты, главное, прекращай выпивать… Да? С Покровского, что ли, пример берешь? Так он тот еще образец для подражания. Плюнь и разотри.
– Веришь, когда с ним была, ни-ни. А тут и правда, как будто программа саморазрушения включилась.
– И сколько ты уже саморазрушаешься?
– Неделю? Дней десять, может…
– Ну, зависимости еще не сформировалось. Так что это не проблема. Завязывай, и все. Переключись на что-нибудь.
А на что? Мне ничего не хотелось. Впервые в жизни. Ни-че-го. Даже домой идти. Я хоть и была бы рада гордо швырнуть ключи в виноватую морду свекра, но вряд ли могла себе это позволить. По крайней мере, сейчас. Выпив пару бокалов, я, конечно, переставала видеть ситуацию в таких мрачных красках. Представляла, как вдруг, непонятно каким макаром разбогатев, куплю себе апартаменты не хуже и съеду. Но, Боги, как разбогатеть простой учительнице? Вот как?
– Замерзла вся, аж зубы клацают. А такси твое, наверное, уехало.
– Да не вызывала я такси. Так, брякнула, чтобы ты отстала, – призналась я.
Вернувшись домой, я несколько раз прокрутила в голове наш с Любой разговор. Может, и не зря я разоткровенничалась. На душе стало хоть немного легче. Пусть и не обошлось без слез. Впрочем, без них ни один мой день теперь не обходился. Порой скулила, как псина побитая. Сама себя ненавидя. И в тишину вслушивалась, словно этот рефлекс встроился в мою ДНК. Даже понимая, что у него нет ключей. Что он находится за десятки километров отсюда… Вслушивалась. Иной раз мне так явно его шаги в тишине чудились, что я стыла вся. Сон в таких условиях шел с трудом. А когда я все же забывалась, приходили кошмары. Мне как будто нигде не было места. Ни по ту сторону реальности, ни по эту. Я сходила с ума от бессонницы, и сходила с ума во сне.
Но пойманная Любкой на горячем, я больше не позволяла себе расслабляться при помощи алкоголя. Это был очень нужный мне в тот момент ледяной душ. Я сказала себе: «Стоп, Маш, никому не будет лучше, если и ты сопьешься».
Время шло. Легче не становилось… Я могла часами колесить по городу, чтобы не идти домой. К одиночеству, от которого, даже когда я гасила свет, некуда было деться. Однажды я глянула на себя в зеркало и не узнала. И без того худая, я стала словно вполовину меньше. Только грудь каким-то чудом никуда не ушла. Непривычно взбухшая. Вызывающе торчащая вперед красными, будто напомаженными сосками.
