— Пооожалуйста, — тихо шепчу в его губы.
— Соскучилась? — хрипло выдыхает мне в рот.
— Дааа, — издаю протяжный стон, изгибаюсь и трусь об его возбужденный член.
Наверное, для меня в аду приготовлен отдельный котел. Для распутной, потерявшей стыд и совесть. Все говорят: выбирай всегда себя. Наверное, они не знают, что существуют в этой жизни люди, которые в какой-то момент становятся важнее нас самих. Важнее принципов, рассудка, логики, будущего. Важнее всего на свете.
Я срываю пуговицы на его рубашке, хочу быстрее коснуться горячего, твердого торса. Не знаю, откуда берутся силы и смелость. Мое платье уже перекрутилось и скомкалось где-то в районе талии. Я чувствую, как пальцы Тимура гладят меня через тонкую ткань трусов. Поддаюсь на встречу. Смотрю в его темные глаза, не отрываясь.
Когда все так запуталось и переплелось? Когда моя хладнокровная месть превратилась в потерю себя рядом с ним? Опять…
Я закатываю глаза, когда он отодвигает полоску трусов и проникает пальцами внутрь. Прикусывает сосок, дует. Наблюдает, получает удовольствие от моей реакции, я знаю. Не мешает даже песок, который, кажется, всюду. Мы настолько поглощены друг другом, что, наверное, не заметим ни сверкнувшей рядом молнии, ни начавшегося торнадо.
Когда он резким толчком входит в меня, я впиваюсь ногтями в его плечи. Я поддаюсь на встречу, подмахиваю, раздвигаю ноги. Хочу глубже, вобрать сильнее, почувствовать лучше. Хочу раствориться в нем. Он удерживает одной рукой меня за подбородок, заставляя смотреть в его глаза. И я смотрю. Прямо. Не отрываясь. Пока он параллельно все сильнее вдалбливается в меня, заставляя мое тело безумно дрожать в ответ. Так мы и продолжаем смотреть друг другу в глаза, пока наши тела практически одновременно сотрясаются в остром и ярком оргазме.
Глава 19. Наше будущее
Мы лежим в кровати. Он медленно водит пальцами по руке, груди.
— Саш, — звучит его тихий и хриплый голос.
Мне не хочется отвечать. За этим кратким “Саш” как будто кроется так много слов и смысла. Не хочу знать.
Но Тимур, как всегда, делает так, как считает нужным. Приподнимается, удерживает мой подбородок и заставляет посмотреть в глаза.
— Я не отпущу тебя больше, ты понимаешь это? — вкрадчиво, почти с угрозой.
Прикрываю глаза, пытаясь спрятать от него чувства, эмоции, надежду.
— Твоя жена… — упрямо начинаю.
— Саш, — зло обрывает, — это фиктивный брак. Тебе придется смириться.
— А если я не хочу… смиряться?
— У тебя, черт возьми, нет выбора, — почти со злостью оглушает, а потом резко и жестко целует.
Я выбираюсь из-под него. Мне нужно пространство, воздух, тишина. Сбегаю. Выхожу на веранду, сажусь на кресло. Где-то в темноте впереди слышится звук волн. Вытаскиваю сигарету из пачки на столе. Прикуриваю.
— Саш, не кури, — раздается голос Тимура.
Хмурюсь.
— Почему? — смотрю на него и упрямо делаю глубокий затяг.
Никогда он не оставлял эту мою вредную привычку без внимания.
— Мне не нравится, когда ты куришь.
Усмехаюсь. Как у него все просто и легко. Не нравится, значит, не делай. Хочу, и ты тоже хоти. Денис также любил в каких-то вопросах, чтобы все было, как он решил, но он обычно выражал свое мнение не так грубо и прямо.
— А мне все равно, — тихо отвечаю, отворачиваюсь.
Меня оглушает тишиной. Знаю, ему не нравится мой ответ. Но я злюсь. На себя, на него, на чертову ситуацию. Обстоятельства, которые не позволяют расслабиться и забыться.
Он подходит ближе, садится передо мной. Забирает сигарету из пальцев, тушит в пепельнице.
— Я не хочу воевать. Я все решил. Я ведь нужен тебе, а ты нужна мне. Давай перестанем это отрицать?
Так удивительно, что всегда закрытый и холодный Старцев сделал в этот раз шаг на встречу. До сих пор не могу поверить в то, что все это происходит на самом деле.
— А если не получится? — шепчу тихо, загипнотизированная его упрямым, уверенным темным взглядом.
— Получится.
— А если ты передумаешь?
— Не передумаю.
Я горько усмехаюсь. Уверена, как только он узнает о том, что я замешана в планах Смолянова, передумает.
— Ты предлагаешь мне быть твоей любовницей, и я должна быть счастлива от такого предложения?
Я вижу, как он стискивает челюсть. Резко встает, потом дергает меня наверх. Мы бьемся лбами.
— Не испытывай мое терпение, Саш.
Я сверлю его недовольным взглядом. Кажется, он считает, что я должна быть непременно счастлива от сложившейся ситуации.
— Ты ведь знал, что я не соглашусь?
Он сверлит меня взглядом, но все же отвечает.
— Знал. Поэтому отпустил, поэтому дал шанс быть без меня.
— Дал шанс? — кривая усмешка не покидает мое лицо. — Какой же ты…
— Какой, Саш? — он резко меня встряхивает за плечи. — Какой?
Он даже не повысил голос, а ощущение будто оглушил.
— Не могу так… Не могу… Делить тебя с ней… Не смогу… — тихо шепчу.
Он прижимает меня к себе, зарывается носом в волосы, сжимает так сильно, до боли. Я с трудом удерживаю слезы.
Почему между нами так много “если” и “бы”? Если бы он не был женат. Если бы я не заключила договор со Смоляновым. Если бы… Еще миллион если бы…
Все это не имеет значение. Наш разговор не имеет значения. Его упрямое желание меня присвоить, завести почти нормальные отношения — бессмысленно. Как только он поймет, что я его подставила — возненавидит. И я не смогу никогда смириться с тем, что он женат. Я была глупой, слабой, порой ничтожной, но этого мужчину я не готова была делить ни с кем. Даже если он не будет с ней спать, а их брак лишь формальность, не смогу смириться. Никогда.
Глубокой ночью я смотрю в потолок не в силах уснуть. Рука Тимура лежит на мне, нос утыкается в шею. В его объятиях уютно, прекрасно. И так бы хотелось остановить это мгновение, продлить. Почему между нами все так сложно и запутанно? И почему я так и не смогла разлюбить того, кого мечтала начать ненавидеть?
Аккуратно выбираюсь из его объятий. Выхожу на веранду, сжимая в руках телефон. Не знаю, сколько времени здесь, на Мальдивах, не понимаю, который час в Москве. Мне все равно.
— Я хочу все отменить, — говорю резко, на выдохе как только в трубке звучит “алло”.
Воцаряется тишина, а потом я слышу хриплый смех Смолянова.
— Поздно, дорогая. Я ведь предупреждал. Он трахнул тебя хорошенько, и ты растаяла? Не глупи.
— Ты не понимаешь…
— Нет, Саш, это ты не понимаешь, — из его голоса исчезает веселье, он звенит сталью. — Ничего не отмотать, не переделать. Научись нести ответственность за свои поступки.
Я молчу. Не знаю, что сказать. А я разве не несу ответственность за свои действия?
— Он ведь не простит… — бессильно шепчу.
— Не простит, Саш. Слишком гордый и упрямый. Ты это знала, когда шла на это.
Знала… наверное, знала. Понимала ли? Осознавала ли?
— Я его люблю, — по щекам начинают незаметно течь слезы.
— Саш… сложно с таким, как Старцев быть счастливой. Я никогда не видел, чтобы он кого-то любил. Не умеет он.
Прикрываю глаза. Все внутри кричит, вопит, спорит. Умеет, я знаю, что умеет. Может, ему сложно сказать, признаться, но я точно знаю, что умеет. Иначе зачем бы это все… между нами? Ведь это он так часто делал шаг на встречу, по-своему, как умел. Грубо, дерзко, упрямо, беспардонно. Но делал ведь.
— Лучше пришли какие-нибудь ваши фотки, а еще лучше видео. Ты же хочешь, чтобы он развелся?
— Хочу… Но не такой ценой.
Смолянов молчит. Злится, я знаю. А во мне не осталось ни цинизма, ни яда, которые были топливом все это время. Мне противно от собственного предательства, тяжело смотреть в любимые, темные глаза и знать, что я обманщица.
— Предсказуемо. Слишком предсказуемо, Саш, — и в следующую секунду раздаются гудки.
Надо лететь в Москву. Может быть, что-то можно поправить. Надо все честно рассказать Тимуру. Прямо. А может быть, он не поймет, что я замешана? Но с другой стороны… какая разница? Быть с Тимуром на тех условиях, что он предложил я не смогу. Прав, Смолянов, единственное, что мне осталось — доиграть свою партию.
