Ознакомительная версия.
– Я хотел позвонить, – прохрипел Георгий. – Только говорить не мог.
Как же его выручила эта ангина! И не только с Региной… По крайней мере, не надо объяснять Марфе, почему он не мог говорить: подразумевается, что по причине больного горла.
– А я тут гостинцы принесла болезному. – Марфа кашлянула, и голос у нее стал прежний – уже не робкий, а насмешливый. – Мед, малину, водку и таблетки с ледокаином. Они боль в горле снимают мгновенно, я сама их принимала.
– Ты прости меня – ну, насчет водки, – выговорил Георгий. – Черт его знает, как это я…
– Да ладно, – улыбнулась Марфа. – Это ты извини, что я не дождалась твоего пробуждения. Как ты смылся, кстати? Мама говорит, в окно вылез, не иначе.
– Да нет, я в дверь… Такая стыдуха взяла, ну, я и не стал прощаться.
Марфа засмеялась, сняла шубку и села на стул у кровати.
– Ой, какой у тебя чайничек интересный! – заметила она. – И спиртовка! Ты его на ней кипятишь, да? Знаешь, это правильно. Японцы, например, считают, что воду для чая надо кипятить только на открытом огне. И если бы ты заваривал чай вскипяченной электричеством водой, любой японец тебя презирал бы.
– А ты? – улыбнулся Георгий.
– Что – я?
– Ты меня не презираешь?
– Ну, я же не японка, – снова засмеялась Марфа. – И ты ведь кипятишь воду правильно, за что же тебя презирать?
Теперь, когда ему не надо было больше обманывать себя, Георгий ясно видел, какая она беззащитная в своей насмешливости, и начитанности, и серьезности. Теперь ничто в ней не уязвляло его и не раздражало – ему было легко с ней и жалко ее. И он понимал, что это единственные его к ней чувства… Он не знал, что сказать, и на всякий случай кашлянул, словно напоминая, почему не может говорить.
– Гера… – Голос у Марфы дрогнул. – Ты знаешь, я ведь попрощаться пришла.
– А я не уезжаю, – сказал он. – Может, вообще домой не съезжу из-за ангины дурацкой.
– Это я уезжаю, – тихо, каким-то странным тоном сказала она. – В Англию. Помнишь, я с одним человеком должна была встретиться, когда мы с тобой из Дома кино вышли? Ты еще тогда фыркнул, пыхнул и убежал.
Георгий не помнил, чтобы он тогда фыркал и пыхал, но пусть думает, если хочет, что это именно так и было.
– Ну вот, – продолжала Марфа, – это профессор английский был. Он мне тогда приглашение привез. На учебу в Лондонской киношколе.
– А почему в школе? – спросил Георгий.
– Это высшее учебное заведение вроде ВГИКа, – объяснила она. – Только престижнее.
Наверное, она ждала, что он удивится или даже расстроится, и, кажется, слегка обиделась на то спокойствие, с которым он встретил это известие. Но не объяснять ведь было, что он уже знал про Англию, подслушав разговор ее родителей!
– Но это же хорошо, – сказал наконец Георгий; надо ведь было что-то сказать. – Ты же, наверно, сама хотела? Надолго едешь?
– Пока на год, а там посмотрим. Раньше хотела, – кивнула Марфа. – А теперь – не знаю…
Она произнесла это все тем же странным тоном, и Георгия охватила неловкость. Он почувствовал: сейчас она скажет что-то такое, на что он должен будет ответить… А что отвечать? Но, против ожидания, Марфа ничего не сказала. Вместо этого она протянула руку и провела ладонью по его голому, горящему от температуры плечу, с которого сползло одеяло. Он вздрогнул, почти отшатнулся.
– Наверное, во мне нет ничего женственного, – пробормотала Марфа, отводя глаза.
Георгию тут же стало так стыдно, что он накрыл ее руку своей ладонью, удерживая ее у себя на плече.
– Ну что ты? – шепнул он. – Я не потому… Просто… Я боялся тебя обидеть.
– Ничего женственного, ничего! – Она подняла глаза, и Георгий увидел, что в них стоят слезы. Рука ее вздрагивала под его ладонью. – Ни капли интуиции. Даже сейчас… Мне стыдно в этом тебе признаваться, но ведь даже сейчас я не понимаю, чего на самом деле хочу. Мне, как последнему грубому мужику, надо просто попробовать… А без этого я не понимаю, уехать надо от тебя или остаться. Ведь это так стыдно, быть такой… Только голова! Ты понимаешь, Герочка?
Конечно, он понимал, о чем она говорит. И стыд ее понимал, и эти слезы… И понимал, что, если он захочет – ни слова не скажет, только ответит на ее желание так, как она ожидает, – она не уедет никуда. Но он не мог этого сделать, ни за что не мог! Это было возможно с Зиной – просто так, без всякой любви, – это было возможно с любой из женщин, которые у него были. Но с этой серьезной девочкой, у которой вьющаяся прядка вздрагивала на щеке, – с ней это было невозможно.
Георгий осторожно потянул ее за руку, и Марфа легко, как птичка, пересела со стула к нему на колени, уткнулась носом в его плечо. Он обнял ее, прижал к себе. Ему казалось, она сама почувствует, что он просто хочет ее успокоить. Но она только вздрагивала и прижималась к нему все крепче. Вдруг она подняла на него глаза – слезы уже не стояли в них, а текли по щекам – и сказала горячо, задыхаясь:
– Может быть, тебе мама моя что-нибудь наговорила? Не обращай внимания, прошу тебя! Они меня на самом деле ни в чем не ограничивают, я все решаю сама!
– Нет, ну что ты? Я с ними и правда даже не виделся, – возразил он. – Но понимаешь… Я тоже не хочу тебя ни в чем ограничивать, понимаешь? Я не хочу, чтобы ты оставалась из-за меня, не хочу, чтобы ты от чего-то из-за меня отказывалась.
– Ты не о том говоришь, Гера. – Марфа грустно улыбнулась и вытерла слезы. – Ты не того не хочешь. Ты просто меня не хочешь, и дело только в этом.
Георгий почувствовал, что краснеет. Зря она говорила, что у нее нет интуиции! И догадалась она обо всем правильно.
Марфа повела плечом и встала с его колен. Одновременно с этим жестом, своим любимым, независимым, она быстро провела рукой по его волосам – как-то совсем иначе, чем повела плечом. Потом, уже стоя, наклонилась и поцеловала его в губы – нежно, ласково, совсем без страсти. Георгий почувствовал благодарность в этом ее быстром поцелуе… А может, это ему просто показалось.
– Вот заражусь ангиной и не поеду в Англию, – улыбнулась она. – Ладно, ладно, не бойся, решение принято и обжалованию не подлежит. Ни твое, ни мое. Прощай, Герочка!
Марфа взяла свою шубку, перекинутую через спинку стула, и быстро пошла к двери. У порога она еще раз обернулась, остановилась – и, решительно крутнувшись на каблуке, выбежала из комнаты.
Только вечером Георгий заметил пакет, оставленный Марфой рядом с тумбочкой. В пакете было все, о чем она сказала: водка, мед, банка малинового варенья, три упаковки швейцарских таблеток. И еще что-то плоское, твердое, завернутое в блестящую «новогоднюю» бумагу.
«Как та книга Зандера», – вспомнил он свой день рождения и Марфин подарок.
Ознакомительная версия.
