— Уже поздно. — Она открыла дверцу машины. Он мгновенно перехватил ее руку. — Доминик!
Палец притронулся к ее губам.
— Скажи, что хочешь остаться одна, и я уйду.
Она почти ответила «да». Но вдруг подумала о том, как чертовски хорошо было почувствовать себя в его объятиях, заснуть, зная, что он будет рядом.
Это было соблазнительное видение. Внутренний голос ее требовал, чтобы они оставались вместе, не задаваясь вопросом, к чему это приведет и как закончится. Просто жить сейчас, не размышляя о будущем.
Ей хотелось отдаться сладкому колдовству его прикосновений, чувственной магии, которой до этого она не встречала ни в ком.
— Пожалуй, я разрешу тебе приготовить завтрак, — наконец сдалась Франческа.
Он протянул руку за ключами от ее квартиры, они прошли мимо консьержки и молча поднялись на лифте.
Почему она так нервничает, в конце концов? А еще ощущает себя живой, живой как никогда.
Все эмоции так перемешались…
Франческа сбросила туфли и направилась на кухню.
— Кофе?
Доминик снял пиджак, повесил его на спинку стула и последовал за ней.
— Да, пожалуйста. Черный, и один кусочек сахара.
Странно, но Франческа ощущала неловкость. Может, потому, что это ее квартира, ее территория, а не нейтральная, как в номере гостиницы.
Тема театра казалась достаточно безобидной, они обсудили другие спектакли, которые им нравились.
Доминик отставил пустую чашку, забрал чашку у Франчески и задержал ее руку.
— Выключи свет и подойдем к окну полюбоваться ночью.
Подведя Франческу к широкому окну, он обнял ее за плечи. Перед ними раскинулась панорама сияющего города. Искры электрических огней создавали волшебную картину, простиравшуюся до самого горизонта.
Франческа даже не попыталась воспротивиться, когда Доминик повернул ее к себе.
Руки ее поднялись, обвивая его шею, в то время как он склонил к ней голову.
Его нежные поцелуи медленно вливали жар в ее тело, пока наконец она вся не запылала от желания. Тогда он подхватил ее на руки и понес в спальню.
Она расстегивала пуговицы на его рубашке, расстегивала ремень… Сейчас ей были нестерпимы любые преграды, ограничивающие доступ к его живой плоти. Или к ее собственной. В одно мгновение бархатное платье полетело на пол, за ним последовали тонкие, как паутина, кружевные трусики.
Они опрокинулись на кровать, и Франческа слабо запротестовала, когда Доминик щелкнул выключателем лампы.
— Я хочу видеть тебя, — прошептал он, — и чтобы ты видела меня.
Франческу уже не беспокоило, скрывает ее темнота или освещает свет. Его пальцы пробрались к ней между ног и погрузились во влажный тоннель.
Ее тело выгнулось навстречу ему, томясь в ожидании утешения, которое он мог предложить, она закричала, ослепленная желанием.
Доминик вошел в нее одним мощным движением, каждый его толчок подчинялся неумолимому ритму. Она побуждала его увеличивать темп, пока наконец они не достигли кульминации, и, застыв на несколько бесконечно долгих секунд, не откинулись, тяжело дыша.
Франческа лежала совершенно обессиленная, кожа ее лоснилась от пота. Смутно припоминала она теперь, что кричала, пока не перестала осознавать, где она и что с ней.
И все же… знать, что твое спокойствие, само твое существование зависят от другого человека, — это вызывает настоящий ужас.
Справится ли она с ним?
— Открой же глаза, — тихо приказал Доминик.
Пальцы его подрагивали, пробегая по ее щеке, но ей не хотелось слушаться его.
— Скажи мне, что ты чувствуешь.
Так трудно найти верные слова для описания той волшебной прострации, в которой она находилась. С чего начать? Да и что можно сказать? Что ее кожа представляет собой сплошные нервные окончания, которые мгновенно реагируют на самое легкое прикосновение, словно на удар тока? Что тепло, выделяющееся при этом, разливается по жилам, заставляя все ее тело откликаться, как камертон?
Сейчас на самом глубинном уровне подсознания ей открылась связь, изначально существовавшая между ними, как будто они знали друг друга с незапамятных времен, может быть, в другой жизни.
Мысль о том, что это возможно, давно уже не давала ей покоя и принуждала задаваться вопросом, что есть любовь, что означает это слово. Приходилось признать, что любовь многолика и то, что она испытывала к Марио, было одним из возможных вариантов.
Если Доминик желает заглянуть в ее мысли сейчас, то пусть увидит злость. Смятение, сожаление. Сокровенные мысли принадлежат только ей.
Ресницы Франчески взметнулись вверх.
— Хочешь убедиться в том, что счет в этой игре в твою пользу?
Его глаза потемнели, и это испугало ее.
Следя за сменой выражений на прекрасном лице, он читал в ее душе, впадая в отчаяние от полнейшей беспомощности, невозможности что-либо изменить. Был только один путь, достаточно приемлемый для них обоих, абсолютная честность в отношениях, даже если она приведет к разрыву.
— Ты прошла со мной весь путь, и оба мы сгорали в одном пламени.
Чувственный жар начал спадать, охлаждаемый разумом.
— Ты искусный любовник. — Похвала очень сомнительная, если вообще похвала.
Помолчав несколько томительных секунд, он заговорил таким холодным тоном, что у нее мурашки пробежали по спине:
— Ты воспринимаешь это так? — Дыхание его согревало ей щеку. Техника?
Не понимая выражения его лица, она не промолвила ни слова. Обеими руками он взял ее лицо и повернул так, чтобы видеть глаза.
— Франческа? — Он всматривался в ее черты, пытаясь обрести хоть какую-то надежду.
— Что еще? Решил проверить меня? — Ей хотелось выплеснуть свое раздражение в каких-нибудь словах или действиях. — Что ты хочешь услышать, Доминик? Что ты первый мужчина, с которым я оказалась в постели за последние три года? — Остановиться она уже не могла. — Что, занимаясь любовью с тобой, я вручаю тебе право распоряжаться моей жизнью?
Он прервал поток слов, поцеловав ее.
Поцелуй этот длился, казалось, вечность, а когда он наконец поднял голову, она долго не могла отдышаться.
— Я не оставляю тебе права выбора. — Голос его был глубоким, пронизанным неукротимым стремлением к одной цели.
Со злым криком Франческа кинулась на Доминика, и ее маленькие кулачки забарабанили по его груди.
— Как бы не так!
Услышав, как он недовольно закряхтел после одного из ударов по ребрам, она ощутила кратковременное удовлетворение, длившееся ровно столько, сколько потребовалось ему для того, чтобы схватить ее запястье, потом другое и завести руки ей за спину.
