И это — когда еще не кончился медовый месяц, — пронеслось в голове у Кристины. Ей вспомнились все подозрения относительно Жан-Люка.
— Пятьсот египетских фунтов, — вывел ее из ступора голос фотографа. — Или я посылать это для князь Генрих в Коста-дель-Мар.
— Ни в коем случае, — Кристина даже отшатнулась.
— Пятьсот фунтов — или я посылать по почте сегодня.
Этого нельзя было допустить. Кристина судорожно рылась в сумочке, пока не вытащила триста египетских фунтов — все, что она захватила с собой.
— Ваше высочество… — попытался остановить ее телохранитель, но она оттолкнула его.
— Я… я принесу остальное позже, — пообещала она. — Подождите здесь, я схожу к себе в номер за деньгами.
— Деньги сразу, или я отправлять по почте.
— Боже мой! Поймите, я не ношу с собой таких денег.
Египтянин был непреклонен:
— Деньги сейчас.
У Кристины вырвался отчаянный крик. Неожиданно для себя самой она выхватила у него фотографии и опрометью бросилась в отель. Опередив телохранителя, она вскочила в лифт и нажала на кнопку своего этажа.
Ее била дрожь. Выйдя из лифта, Кристина решила, что ей следует позвонить отцу и предупредить, что какой-то мошенник пытался ее шантажировать, изготовив коллаж из фотографий Жан-Люка и двух неизвестных женщин легкого поведения.
Да, отца необходимо поставить в известность. В бульварных газетах иногда публиковались подобные фальшивки — они приводили князя Генриха в ярость.
Кристина отперла дверь и ворвалась в номер. Ей было уже не до магазинов. Она распахнула створки стенного шкафа, где аккуратно висели дорогие костюмы Жан-Люка, заказанные у итальянских и французских модельеров. Внизу выстроились в ряд мягкие кожаные туфли.
Кипя от злости, она сгребла в охапку несколько костюмов, а потом нагнулась за обувью и схватила столько, сколько смогла удержать. Выбежав на балкон, Кристина перегнулась через перила и бросила весь ворох на тротуар.
— Что ты наделала? — разбушевался Жан-Люк, явившись в отель и обнаружив пустой шкаф.
— Как ты посмел отправиться к девкам, когда у нас даже не кончился медовый месяц? — выкрикнула Кристина, запустив в него скомканной льняной салфеткой.
— Какие еще девки?
— Не смей мне врать! Я видела фотографии! Вы с этой мерзавкой Софи…
— Что ты мелешь? Мы с ней только выпили по коктейлю.
— Ты так обнаглел, что даже позволил себя сфотографировать! — В Жан-Люка полетела хрустальная солонка. — У меня вымогали деньги за эти гадкие снимки!
— Дорогая, умоляю…
— Презираю тебя! Зачем я только вышла за тебя замуж!
Вне себя от злости, Кристина сбросила на пол поднос, оставшийся от завтрака, упала на кровать и зарыдала, уткнувшись лицом в подушку.
— Ну, ну, малышка, — заворковал Жан-Люк, гладя ее волосы. — Я не нарочно. Просто напился, вот и все. Ничего не соображал. Эта гадюка Софи затаила на меня злобу, потому что я на ней не женился. Она решила меня опорочить. О, дорогая…
— Ненавижу тебя, — Кристину душили рыдания.
— Умоляю, не казни меня, дорогая. Ну, пожалуйста. Не знаю, как это могло случиться. Я люблю тебя… куколка моя.
— Ах, замолчи!
— Неужели ты думаешь, что я хотел причинить тебе боль…
— Именно это ты и сделал.
— Я не нарочно. Сам не знаю, как это получилось, — твердил Жан-Люк, осторожно поглаживая ее плечи. — О, Кристина, ma petite…
Весной в лесах Коннектикута расцветали кизиловые деревья; повсюду распускались тюльпаны и нарциссы. Хьюстон Уорнер этого не замечал. События в Коста-дель-Мар стали для него навязчивой идеей.
Он еще раз связался с Бергсоном и приказал ему потормошить осведомителей.
Бергсон перезвонил ему только через месяц.
— Оказывается, принц Георг — мастер заметать следы. Мне почти ничего не удалось раскопать. Так, мелочи. А его камердинер теперь и вовсе пошел на попятный — все отрицает. Глухая стена, да и только.
— Неужели никаких слухов? — наседал Уорнер. — Совсем ничего?
— Практически ничего. Наш родник иссяк, — сказал Бергсон. — Но вот что я вам скажу, мистер Уорнер. Коста — очень маленькое государство. Если кто-то начинает проявлять излишнее любопытство, это немедленно становится известно всем и каждому. Возможно, по этой причине люди предпочитают держать язык за зубами. Вы ступили на зыбкую почву; я бы посоветовал вам на время затаиться.
— Ерунда. Будь начеку, Бергсон. За деньгами я не постою. Если ты считаешь, что нынешних гонораров недостаточно — только скажи.
— Сейчас речь не о деньгах, мистер Уорнер. Дело в том, что… — Бергсон вздохнул. — Ну, ладно, слушайте. Вот что я выведал. Лет десять назад один из лакеев принца Георга погиб в автомобильной аварии. А незадолго до этого бедолага доложил князю Генриху об интрижке Георга с какой-то девчонкой из дворцовой обслуги. Генрих придерживается достаточно пуританских взглядов. Он устроил брату жуткую выволочку и потребовал, чтобы тот держал себя в рамках приличий. Скажете, совпадение? Возможно. Но по стране поползли слухи, будто аварию подстроил Георг.
— Не может быть, — выдохнул Уорнер.
— Кто его знает? — Уорнер физически ощутил, как Бергсон пожал плечами. — По моему разумению, младший братец Джорджи-бой — бо-о-ольшой проказник. Так что лучше поостерегитесь, мистер Уорнер.
— Приму к сведению, — сказал Хьюстон.
Через три дня Макс Бергсон погиб. Уорнер узнал о его смерти лишь через месяц. Дежурная по редакции сообщила ему, что это был несчастный случай: Бергсона сбила машина, когда он совершал ежедневную пробежку по набережной.
С утра в воздухе висел туман. Лучи солнца с трудом пробивались сквозь влажную завесу, окрашивая верхушки деревьев изумрудно-зеленым.
Тедди Уорнер шла по направлению к центральному корту Уимблдона. На ней было нарядное теннисное платье с расклешенной юбкой и эмблемой фирмы «Рибок». Рядом семенили репортеры, на ходу засыпая спортсменку вопросами. Она привычно бросала им лаконичные ответы. Да, она подписала контракт на триста пятьдесят тысяч долларов. Да, она обязалась три года выступать в одежде и обуви фирмы «Рибок». Да, у нее новая ракетка «Йонекс», сделанная по индивидуальному заказу; переговоры о цене вел ее агент.
Под трибуной центрального корта Тедди остановилась. У нее слегка участился пульс. Матч мог начаться только после того, как члены британской королевской семьи займут места в своей ложе. У выхода на корт был натянут транспарант со словами Киплинга: «Верь сам в себя наперекор Вселенной».
По рядам пронесся возбужденный ропот. В королевской ложе появились князь Монако Ренье и его дочь принцесса Каролина. Следом за ними прибыла принцесса Диана; на ней было темно-бирюзовое платье в желтый горошек. Диану сопровождала стайка преувеличенно оживленных молодых дам, приближенных ко двору.
