— Более или менее. — Джордж вытащил из конверта второе письмо.
— А о чем была статья?
— Об автоматическом рулевом управлении.
Франсис похлопала его по спине.
— Умный мальчик... А это от кого?
Второе письмо оказалось из Лондона, от издателя. Джордж углубился в его чтение и не услышал вопроса.
Джордж Даер, эск.
Клуб «Наутика»
Сан-Антонио
Болгарские острова
Испания
Дорогой мистер Даер!
За последние четыре месяца я написал вам не меньше пяти писем в надежде, что вы наконец приищете нам хотя бы конспект второй книги — продолжения «Фиесты в Кала Фуэрте». Ни на одно письмо ответа я не получил. Все были адресованы в клуб «Наутика» в Сан-Антонио, и я уже начинаю думать, что, возможно, этот адрес больше не актуален.
Как я указывал при составлении договора на публикацию «Фиесты в Кала Фуэрте», продолжение необходимо для поддержания читательского интереса. «Фиеста» разошлась хорошо, сейчас готовится третье издание и ведутся переговоры о четвертом — в мягкой обложке. Тем важнее, пока не уменьшился спрос, получить от вас вторую книгу.
Очень жаль, что нам не удалось встретиться и лично обсудить этот вопрос, но, полагаю, я достаточно ясно объяснил, что мы беремся за публикацию «Фиесты в Кала Фуэрте» лишь при условии, что эта книга будет первой в серии; как мне казалось, вы это поняли.
В любом случае буду признателен, если вы ответите на мое письмо.
Искренне ваш
АРТУР РАТЛЕНД
Джордж перечитал письмо два раза и бросил на стол. Официант принес заказ; пиво было такое холодное, что высокий стакан запотел, и, когда Джордж его взял, руку обожгло, точно от прикосновения ко льду.
— А это от кого? — спросила Франсис.
— Прочти.
— Если не хочешь, я не буду...
— Прочти, прочти.
Франсис взяла письмо; Джордж задумчиво потягивал пиво.
Прочитав, Франсис сказала:
— Гнусное письмецо... Кто он такой, чтобы позволять себе так писать?
— Мой издатель.
— О Господи! Ты же не подписывал договор!
— У издателей авторы одной книги не в чести, Франсис. Им или ничего не нужно, или подавай целую серию.
— Он тебе уже об этом писал?
— Неоднократно. Последние несколько месяцев просто засыпает меня письмами. Вот почему я не спешу их вскрывать.
— А ты хоть пытался начать вторую книгу?
— Пытался? Да я голову себе сломал! Не знаю, о чем писать, хоть ты тресни! И за первую-то взялся исключительно потому, что боялся остаться без денег, к тому же, предстояла долгая холодная зима. Честно говоря, я нисколько не надеялся, что ее напечатают.
— Но ты много ездил, Джордж... и чем только не занимался. Взять хотя бы путешествие по Эгейскому морю...
— Думаешь, я не пробовал его описать? Три недели не вставал из-за машинки — и оказалось, что читать мое сочинение еще скучнее, чем было писать. К тому же, об этом уже столько написано! Как и вообще обо всем.
Франсис затянулась в последний раз и старательно раздавила сигарету в пепельнице. Ее загорелые руки были крупные, как у мужчины, ногти — длинные и покрытые ярко-красным лаком. Тяжелый золотой браслет на запястье постукивал по деревянной столешнице при каждом движении кисти. Тщательно подбирая слова, она сказала:
— А может, все не так уж и плохо? В конце концов, одну хорошую книгу ты написал, и ничего страшного, если не напишешь вторую.
От причала яхт-клуба отплывала лодка. Послышалось стрекотанье мотора, на мачте развернулся парус. Мгновенье он вяло болтался, но рулевой резко переложил румпель, парус, вздрогнув, расправился и раздулся; яхта, накренившись, устремилась вперед; встречный ветер заставил ее почти лечь на воду.
— Я не люблю нарушать обещания, — сказал Джордж.
— Ты так говоришь, будто это твое личное дело.
— А разве нет?
— Нет — это бизнес.
— А деловые обещания нарушать, по-твоему, можно?
— Конечно, нельзя. Но писать книги — не то же самое, что продавать чулки или составлять финансовые отчеты. Это работа творческая; она подчиняется совсем другим законам. Если у тебя творческий застой, надо смириться и плюнуть.
— Творческий застой, — горько усмехнулся Джордж. — Значит, это так называется?
Франсис положила свою руку на руку Джорджа; он почувствовал тяжесть ее браслета.
— Постарайся об этом забыть. Напиши мистеру... — она взглянула на подпись в конце письма... — Ратленду, что, если он так ставит вопрос, ты отказываешься от всех обязательств и... гори они огнем, эти книжки!
— Ты всерьез считаешь, что надо так поступить? Ну а что дальше?
Франсис пожала плечами.
— Ну... — И медленно, растягивая слова, проговорила: — Существуют и другие развлечения.
— Например?
— Через две недели Пасха. — Она взяла нож, которым разрезала конверты, и принялась кончиком чертить по столу, повторяя рисунок дерева. — Я приглашена в Малагу на пасхальную корриду. У меня там друзья, американцы — страстные aficionades[10]. В Малаге лучшие быки и лучшие toreros[11] в Испании. И круглые сутки пьянка.
— Такое красноречие бы да агенту из бюро путешествий!
— Дорогой, на меня-то ты зачем злишься? Не я писала это письмо — я его только прочла.
— Да, да. Прости.
— Ну что, поедешь со мной? В Малагу?
Джордж подозвал маячившего поодаль официанта, расплатился, тот забрал стаканы, и Джордж дал ему на чай, потом нахлобучил фуражку и взял пакет в бело-розовой полосатой бумаге и оба письма.
— Ты мне не ответил, — сказала Франсис.
Джордж встал, держась за спинку стула.
— Ты, видно, запамятовала, что я никогда не был aficionado. От вида крови меня тошнит.
— Я хочу, чтобы ты поехал со мной... — тоном капризной девочки протянула Франсис.
— Я вам все испорчу.
Франсис отвернулась, пытаясь скрыть разочарование, и спросила:
— Куда ты теперь?
— Обратно в Кала Фуэрте.
— Остаться не можешь?
— Нет, пора возвращаться.
— Только не говори, что ты должен накормить кошку.
— У меня есть дела поважнее. — Джордж положил Франсис руку на плечо. — Спасибо, что покатала.
Когда Джордж двинулся в обратный путь, начало смеркаться. Как только солнце спряталось за горизонт, в воздухе похолодало, и Джордж, затормозив возле уединенной фермы, надел предусмотрительно захваченный с собою свитер. Просунув голову в высокий ворот, он заметил женщину, вышедшую из дома, чтобы набрать из колодца воды. Ее силуэт четко вырисовывался на фоне падающей из открытой двери желтоватой полосы света. Джордж сказал: «Buenas tardes»[12], женщина подошла поближе, остановилась, уперев кувшин в бедро, и спросила, где он был и куда едет.
