атмосфере представить не смогла, как ни старалась. И подлое воображение тут же нарисовало вторую картинку: мы с Дмитрием Васильевичем сидим на моей кухне, он варит кофе, а я смотрю на его широкую спину и улыбаюсь, потому что впереди целый день вместе. «Изображение» было настолько чётким и ярким, что я потрясла головой, чтобы прогнать его и надавала себе мысленных оплеух: тоже мне, размечталась, сказочница. Очнись, Лера!
– Я редко завтракаю дома, – подтвердил мои догадки Беляев, – но ты так и не ответила.
– Хорошо, – я слегка нервно засмеялась, – вот на завтрак меня ещё никогда не приглашали, ты первый.
– Договорились, – он довольно хмыкнул, – во сколько ты встаёшь?
– Не знаю, около половины десятого, может, чуть позже…
– Отлично, значит, в половине одиннадцатого Лёша за тобой заедет и заберёт тебя на завтрак, даже если ты будешь в пижаме. Так что в твоих же интересах быть к этому времени одетой. Хотя…
– Что «хотя»? – я возмущённо засопела в трубку, и Беляев рассмеялся.
– Ты так забавно сердишься… Лера… Я, знаешь ли, с удовольствием посмотрел бы на тебя … в пижаме, – его негромкий голос приобрёл мягкие, мурлыкающие интонации. Что там Макс говорил? Не был, не замечен? Ну да, ну да, конечно, я вам прям верю… Мужчина с таким голосом и такой харизмой – и на свободе? Не в этой жизни, господа, не в этой жизни…
– Перестань, – я смутилась, потому что банально не знала, как реагировать на подобные шутки с его стороны, всё-таки мы, мягко говоря, мало знакомы. Разбуянившееся воображение тут же ехидно напомнило о поцелуях в машине.
– А смущаешься ещё забавнее, – он мягко рассмеялся, вызвав толпу мурашек, пробежавших по моей спине. – Но не буду, не буду…Лера… – мурашки промаршировали обратно.
– Хорошо, – торопливо согласилась я, чтобы прекратить этот куда-то не туда свернувший разговор, – значит, в половине одиннадцатого…Тогда я спать.
– Спокойной ночи…Лера… – Беляев помолчал. – Целую тебя…
– Спокойной ночи…Дима, – я специально сделала такую же паузу перед именем, как это делал Беляев, но шпилька прошла мимо, и он с негромким смешком отключился.
Когда через полчаса я выползла из душа и телефон сообщил, что получено два сообщения от Гудвина, я уже даже не удивилась, а только подумала, что человек очень странное существо: так быстро ко всему привыкает, что диву даёшься! Вот и я привыкла к его сообщениям, как будто они – что-то обычное. Сердечко, конечно, дрогнуло, но уже не пустилось вскачь, как раньше. Дмитрий Васильевич был по обыкновению краток, но если с сообщением «уже скучаю» всё было понятно, то что значило «а может быть, всё же…» я предпочла не вдумываться, а то можно дофантазироваться неизвестно до чего. А это вредно для моего хрупкого здоровья, вот…
Так и не решив, что ответить, я отправила улыбающийся смайлик – пусть сам как хочет, так и понимает. Высушив волосы, открыла шкаф и после долгих сомнений вытащила пижамку, которую когда-то очень любила, – комплект, состоящий из не очень длинного кружевного топа на тонких бретельках и коротких шортиков потрясающего насыщенного малахитового цвета. Надев его, покрутилась перед зеркалом, а потом, вот даже не буду пытаться объяснить, что и как во мне переклинило, но я взяла телефон и сделала снимок себя в ростовом зеркале и, подписав «доброй ночи», отправила Беляеву. Потом, не дав ему времени ответить, выключила телефон и с головой забралась под одеяло, словно стараясь спрятаться там от непредсказуемых последствий собственной глупости.
Просидев под одеялком минут пять и не услышав звука сообщения, я осторожно высунула наружу нос, потом голову, а потом села на кровати, завернувшись в одеяло, как в кокон, и задумчиво гипнотизируя телефон взглядом. Телефон молчал. Нет, ну вы смотрите, а? Когда не надо, он булькает сообщениями каждый пять минут, а тут прям обет молчания какой-то. Ещё через минуту я не выдержала и подтащила телефон к себе: а что, вдруг у него батарейка разрядилась или ещё что? Телефон издевательски сообщил, что заряд батареи семьдесят три процента. Так, значит – не батарейка. А сеть есть? Есть. Значит, и со связью всё в порядке. Тогда почему он не пишет? То по три сообщения за несколько минут, а тут – тишина. Что не так-то?
Ещё через пару минут где-то в глубине зародилась и начала набирать силу волна невероятного, просто запредельно мучительного стыда, от которого жаром загорелось сначала лицо, потом шея, а потом и всё тело. Господи, ну что же я за дура такая? Что я наделала? Ну кто меня просил отправлять ему эту фотографию? Тоже мне, нашлась звезда эротической индустрии! И я даже не буду пытаться вообразить, что он обо мне подумал. Стоило мне представить себе Беляева, открывающего моё фееричное сообщение и насмешливо хмыкающего, как тут же захотелось побиться бестолковой головой об пол или обо что-нибудь столь же твёрдое.
Ну зачем, зачем, зачем… Схватив телефон, я отключила его, запихнула под подушку, потом снова включила, но убрала звук, потом звук поставила на максимум, потом снова отключила, потом села на пол, понимая, что вот ещё чуть-чуть и разрыдаюсь, как последняя идиотка.
Не знаю точно, сколько времени я просидела на полу, предаваясь самобичеванию, но неожиданно раздавшийся звонок заставил нервно подпрыгнуть. Схватив телефон трясущимися руками, я с недоумением уставилась на тёмный экран, потом вспомнила, что сама лично в очередной раз его отключила и поняла, что звонят в дверь. Накинула на пижаму халат и пошла открывать, будучи абсолютно уверенной, что так как звонок не в домофон, а сразу в дверь, то это Стас, сосед из квартиры напротив, который регулярно забегал за спичками или кофе. Иногда мы даже мило, по-соседски, болтали, но сегодня вести светские разговоры ни о чём не было ни сил, ни настроения. Даже не взглянув в глазок, открыла дверь и, пытаясь подцепить босой ногой слетевшую тапочку, проворчала, не поднимая головы:
– Кофе есть, а спички кончились…
– Ну, главное, что кофе есть, – неожиданно произнес сосед низким беляевским голосом, – а без спичек мы уж как-нибудь обойдёмся…
Я очень-очень медленно подняла голову и увидела стоящего прямо напротив моей двери Дмитрия Васильевича Беляева. Зажмурилась, постояла немного, приоткрыла один глаз, снова зажмурилась и потрясла головой. После чего открыла глаза окончательно. Беляев никуда не исчез, а рассматривал меня с непередаваемым выражением лица.
– А ты…что тут делаешь? – задала я не самый, наверное, умный, но очень интересующий меня вопрос.
– Стою, – спокойно сообщил мне Беляев. – И уже начинаю мёрзнуть. Войти можно?
– Зачем? – наверное, в конкурсе на самый идиотский вопрос я сегодня
