остановке, подъезжает троллейбус.
Наверное, мне никогда еще не было так страшно в сознательном возрасте. Я, конечно, волновалась перед контрольными, иногда нервничала на работе, волновалась за бабушку, когда она болела. Но ни разу еще я не чувствовала такого глупого страха маленькой девочки, которая боится, что ее не простят.
Бабушка всегда прощала. Всегда учила, что даже самые обидные слова, сказанные в пылу ссоры близкому, можно взять назад. И тебя простят, обнимут, не перестанут любить.
Но семья – это одно, да даже на прощение друзей еще можно надеяться. А как извиниться перед тем, кого ненавидишь ты и кто не менее сильно ненавидит в ответ?
Стоя у порога его квартиры, я долго не решаюсь позвонить. Хочется развернуться и бежать, сделать вид, что ничего не было. Обиделся? Да плевать! У меня есть десятки поводов обидеться сильнее за все время издевательств в детстве.
Но я упрямо стою, пока, наконец, дрожащей рукой не касаюсь звонка.
Дверь открывает Мария Январовна. При виде меня она удивленно поднимает брови.
– Альбина? Ты что здесь делаешь? Что случилось?
– Здравствуйте, Мария Январовна, а Андрей дома? Я на минуту.
– Андрей болеет.
– Можно мне к нему на пару слов? Пожалуйста!
– Альбин, у него температура. Давай ты побережешься. Вдруг ковид? Опять всем классом пойдете на карантин. А у вас экзамены. И в кофейне Игорь один не справится.
– Ну пожалуйста-а-а! Мария Январовна! Мне очень-очень надо! Я болела ковидом, честно, у меня иммунитет! Два раза болела, совсем недавно, вы же помните!
Она с сомнением качает головой, но я почти победила. Когда надо, я могу быть убедительной.
– Мария Январовна, мне очень надо извиниться. Правда.
– Извиниться? Так Андрей сегодня такой мрачный, потому что вы снова поскандалили? Я уж думала, ему совсем плохо. Ладно. Пять минут, не больше! И если заболеешь – пеняй на себя.
– Спасибо!
Я несусь в комнату Лукина, едва не роняя по дороге печенье и даже не сняв шубу. А когда захожу в небольшую, но со вкусом обставленную спальню, обнаруживаю, что Андрей спит.
Когда он не язвит и не делает гадости, он даже красивый. Светлые волосы падают на лицо, ресницы чуть подрагивают. Одной рукой он мило обнимает подушку. Я стараюсь не смотреть на его обнаженную грудь, но это довольно сложно – посмотреть есть на что. Лукин – один из немногих отлично сложенных старшеклассников. В нем нет присущей нашему возрасту нескладности. Наверняка ходил в какую-нибудь дорогущую частную секцию.
Я вздрагиваю, когда он открывает глаза и смотрит прямо в упор.
– Тыква? Чего тебе?
– У меня есть имя вообще-то.
– Рад за тебя.
Стоп, Альбина, ты пришла извиниться, а не поругаться еще раз.
– Как ты себя чувствуешь?
– Пока ты не пришла, было ничего.
– Слушай… Я пришла попросить прощения. Я знаю, что это не ты взял деньги. Я вспылила и несправедливо обвинила тебя.
– И как же ты до этого дошла, Шерлок? Сняла отпечатки пальцев?
– Просто поняла. Догадалась. Одна из посетительниц специально меня отвлекла. Ее подружка забалтывала Игоря, а третья, наверное, взяла деньги. Прости, что подумала на тебя. Иногда мои эмоции берут верх над разумом, и я обижаю хороших людей.
– А, я уже хороший, – мрачно усмехается Лукин.
– Где-то в глубине души…
– Значит, мне повезло, что ты вспомнила девиц. Хорошо хоть, не вызвала полицию. Думаю, сидеть в отделении было бы грустнее, чем лежать в теплой постельке. А уж какая это честь – иметь судимость…
Я виновато опускаю голову, чувствуя, как слезы подкатывают к горлу. А ведь он прав. Я могла вызвать полицию, изложить им свои подозрения – и сломать ему жизнь. Вряд ли я бы так поступила, все-таки это и его кофейня. А может, по закону Андрей даже имеет право брать деньги из кассы в любой момент. Но сейчас логические доводы вылетели из головы.
– Прости, – выдыхаю я, чувствуя, как слезы все-таки проливаются на щеки. – Я не права. Я доработаю смены, пока вы не найдете нового бариста.
– Тыква, ты какого фига ревешь?! Ты… ты ненормальная! Хватит рыдать!
Одним движением он поднимается с постели и направляется ко мне. Я не знаю, что собирается сделать Андрей, зачем он тянет руки. Стараюсь не думать об объятиях, хотя какая-то часть меня была бы совсем не против. Но в тот момент, когда он касается моих плеч, открывается дверь.
– Куда?! – возмущенно интересуется Мария Январовна. – Я тебе дам! Андрей! Не маленький же, врач что сказал? Ни с кем не контактировать! Альбина допущена к тебе на пару минут. Альбина, ты зачем пришла?
– Извиниться…
– Извинилась?
– Да…
Мария Январовна смотрит на племянника.
– Простил?
Андрей тяжело вздыхает и морщится. Наверное, он действительно сильно болеет.
– Простил.
– Тогда нечего цеплять заразу. Шуруй домой, пока бабушка не разволновалась, темень такая!
– Да, я пойду. Я… выздоравливай.
Я разворачиваюсь к двери, потом спохватываюсь и сую в руки Андрею контейнер.
– Это тебе. Пока!
Щеки почему-то пылают, словно температура вовсе не у Лукина, а пальцы путаются в шнурках ботинок. Я копаюсь в коридоре так долго, что, кажется, никогда не уйду из этой квартиры. Мария Январовна выходит, чтобы проводить меня, и, когда наконец шнурки побеждены, вздыхает:
– Аль… ты меня тоже прости, пожалуйста.
Я замираю. Мало мне стрессов за сегодня!
– За что?
– За то, что отругала тебя, когда сломалась кофемашина. Ты извини, я просто расстроилась. Ты не виновата, ты молодец, что пытаешься заработать. Навалилось все сразу. Андрюша вот приехал. Он, конечно, мальчик сильный, умный, позитивный. Но все равно переживает, скучает. И я себе места не нахожу. Но я тебе очень благодарна, правда. И за кофейню, и за…
Мария Январовна как-то загадочно кивает в сторону комнаты Лукина, и я не до конца понимаю, что она имеет в виду. Но теперь мне вовсе не кажется, что наступил конец света. На душе легко и приятно.
