Она думала, что знает его и любит его, именно любит, а не влюблена так, чтобы не замечать недостатков. Она не была готова к его подлости, он опрокинул ее на лопатки, и она, чтобы добить себя окончательно, сказала себе: «Значит, не знала и не любила — ошибалась!» Осмыслить это в девятнадцать лет, за несколько дней до предполагавшейся свадьбы, было невыносимо, потому и пришлось постигать эту истину постепенно, вливая в себя, будто микстуру.
Как так вышло?
То ли она была слепа, то ли он был слишком хорошим актером. Не мог же человек измениться так кардинально за пару часов, и, проводив обожаемую невесту в Москву, внезапно понять, что жениться не хочет, не может и не готов. Не мог же человек, за два года доказавший свою самостоятельность, неожиданно заявить: «Мои родители против женитьбы, так что извини, детка».
Впрочем, самое страшное, что он ничего ей и не заявлял. Так и не осмелился взглянуть ей в глаза. А она рвалась, сипела в объятиях матери, вскоре прилетевшей в Москву, наплевав на гордость, кричала: «Мне лишь бы увидеть его!»
Хорошо, что мама тогда смогла ее удержать.
Она не верила в объяснение, которое Морозов сухо бросил в телефонную трубку:
— Я не могу пойти против отца.
Да, они были из разных миров, и ее трудно было считать подходящей парой для сынка всем известного и всеми уважаемого Андрея Морозова. Но Олегу было плевать на это, она видела. И что вдруг случилось? Зачем надо было тянуть, доводить до свадьбы, шить платье, строить планы, нежно смотреть в глаза?..
Алькина мать его оправдывала.
— Пойми, он же окончательно-то отношения с отцом не разрывал, просто старался не общаться. А тот ему ультиматум — женишься, всего лишу!
— Да чего всего? Чего всего? — билась в истерике Алька. — Олег сроду за деньгами не гнался, ты же знаешь!
— Доченька, за деньгами все гонятся, — мягко возражала мать. — Просто некоторые это скрывают, зависимость свою от материальных благ не хотят показывать. Вроде как слабость это получается. Олег-то хотел перед тобой сильным выглядеть…
— Ну и где теперь его сила?
— Дожал его отец, — вздохнула мама, — все-таки Олежек молод еще, а тот чем только не угрожал. Мать, мол, тоже против свадьбы, от переживаний заболеть может, на твоей совести будет. Ну и деньги — главный козырь его был.
Алька прошептала:
— Значит, он меня продал.
Как ни громко это звучало, но было правдой. Продал, в одно мгновение став другим, — чужим.
Умом она все понимала, но ее душа отторгала это понимание, как что-то инородное, и не было иного выхода, как вырастить новую душу, способную испить боль до донышка, а не захлебываться ею всю жизнь.
Сумела, вырастила, сменила имя, научилась не вспоминать и обходить стороной любую возможность такой вот ошибки, расплата за которую слишком высока.
Неужели теперь она позволит нелепой случайности разбередить раны, которые так долго зализывала?
Нет, что за глупости! Ей нечего бояться, она отлично защищена от той старой боли многолетним благополучием и равнодушием. Какие-то старые счеты… Кому это важно? Конечно, в одном купе она с ним не останется, но вовсе не потому, что опасается воспоминаний. Ей просто противно смотреть на него. А ведь придется еще и разговаривать… боже упаси! Такого собеседника даром не надо!
Сейчас она преспокойненько займет другое купе — в СВ всегда есть свободные места! — и займется работой. Давно пора. Слоган для средства от комаров так и не придуман! Двое суток она занималась черт знает чем!
Тина даже поморщилась от недовольства собой и решительно постучала в служебное купе.
— Свободные места только в плацкарте, — в ответ на ее просьбу развела руками проводница. — Если сами договоритесь с кем из СВ, так — пожалуйста!
Материальное благополучие нашего народа растет на глазах, уныло подумала Тина. Где это видано, чтобы все СВ были заняты?! Откуда у людей столько денег, а? Ехали бы себе в плацкарте за три копейки? Или она отстала от жизни, и разница в ценах не такая уж существенная?
— А вы мне не поможете? — улыбнулась она проводнице и положила на столик купюру.
Вот и всех делов! В успехе мероприятия можно даже не сомневаться. Неужто за хорошую мзду тетка не найдет свободного местечка или сговорчивого пассажира?
— Попробую, — проводница вышла в коридор.
Тина вышла следом, поставила кейс в ногах и принялась ждать избавления от прошлого.
— Ну что ты ерундой занимаешься? — прозвучал за спиной усталый голос, и она вздрогнула от неожиданности.
Отвечать сочла излишним.
— Слышишь, Алька? — Он закашлялся и быстро поправил себя: — То есть… Тина… Не городи огород, неужели мы не сможем потерпеть друг друга пару суток?
— А зачем?
— Да не зачем, но раз уж так получилось. Может быть, это неспроста?
Она зло рассмеялась.
— Ты еще скажи, судьба свела.
— Да не свела, — досадливо дернулся он, — а дает возможность поговорить, разобраться.
— В чем разбираться-то? Ну, сглупили по молодости, с кем не бывает? Слушай, отстань от меня, а? Я устала жутко, я не хочу ни с кем разговаривать, и слушать никого не хочу, ни тебя, ни президента Путина…
— А Джо Дассена? — спросил Олег.
Вот. Всего-то один-единственный отголосок былых времен, а ее уже скорчило от негодования.
Не хочет, не хочет она вспоминать! Никакого Джо Дассена, чьи песни когда-то выворачивали душу! Что ей нужно-то было, семнадцатилетней душе? Ладони Олега на плечах, виниловый Джо в магнитофоне… Еще они любили подолгу слушать Эдит Пиаф…
…Ну что же она делает?! Не хочет, а выворачивает шею назад, и вглядывается, вглядывается в пустоту, которая казалась когда-то счастьем.
Прекрати немедленно, велела она себе.
— Ладно, — вздохнул Морозов, — извини, что достал тебя.
— Ничего. Все в порядке.
— Счастливо доехать.
— И тебе.
Он быстро пошел по коридору, ссутулясь. Тина стала смотреть в окно.
Через некоторое время проводница с искренним сожалением сообщила, что желающих перемещаться в пространстве вагона СВ нет.
— Везде супружеские пары, — с горестным вздохом возвращая деньги, посетовала она. — А вы, извините, почему так против соседа настроены? — Тетка понизила голос. — Он что, приставал к вам? Так вы скажите, у нас же милиция здесь, мы его живо…
— Нет, нет, — пробормотала Тина, — все в порядке.
Она двинулась к своему купе, проводница недоуменно смотрела ей вслед. Ну и чудят же эти штучки столичные! По всему видать, богатенькая москвичка, — только у них такое высокомерное выражение лица… Правда, расстроена чем-то дамочка. Неужто, в самом деле, сосед до такой степени раздражает? А на вид так очень даже интересный мужик, проводница его сразу срисовала. Чего этой фифе неймется?
