— После того как твоя мать исчезла, твой дед боль-ше никогда не произносил ее имени. Его убили сожале-ния. Только я знала, что он умер от разбитого сердца.
— Все в семье чтут его память, — заметил я. — Ал вообще уверен, что он был святым.
— Это так. Теперь ты должен решить, рассказывать ли Александру правду или ничего ему не говорить. Но больше никаких горьких чувств по отношению к этой семье, договорились?
Я встал, нагнулся, словно кланялся ей, и взял ее хрупкую руку в свою:
— Вы — моя тетя Софи, и я вам верю, — просто от-ветил я.
Ее глаза заблестели от слез.
Я никогда не говорил Алу о том, что его отец сделал моей матери и, следовательно, мне. Просто незачем было это делать. Кроме того, я уже тогда понял, что нельзя причинять боль людям, которых любишь.
Теперь у меня была семья.
Признание тети Софи не изменило меня, но я начал понимать, что Ал не зря спас меня, и мне захотелось, чтобы он и все остальные Джекобсы мной гордились.
Когда мне исполнилось восемнадцать, я случайно ока-зался возле плаката, призывающего записываться в армию. Меня словно громом ударило. Война во Вьетнаме уже закончилась, но оставила горькое послевкусие в об-ществе. Армия казалась зловещей силой. Люди говори-ли, что все генералы — лжецы, как и Никсон, а карьера военного казалась глупостью. Во время учебы в коллед-же Ал служил в Национальной гвардии и разрывался между двумя противоречивыми чувствами. Он ненави-дел войну как таковую, но два его двоюродных брата морских пехотинца были убиты, а он остался жив.
— Солдаты не виноваты в том, что чертовы полити-ки и генералы послали их на бойню без всякой на то причины! — кричал Ал в запале. Возможно, его мучило чувство вины.
Я проще смотрел на вещи.
Молодой парень с бульдожьей челюстью на плакате возле магазина выглядел очень эффектно. Лозунг под ним кричал: «Стань солдатом сил особого назначения! Ты поможешь угнетенным!» Мурашки побежали у меня по спине. Я мог стать солдатом. Воином. Самураем. Ры-царем в сверкающих доспехах. Я буду освобождать уг-нетенных. И никто не станет спрашивать меня, что я чувствую, и говорить, что я должен научиться жить в нормальном мире. «Зеленые береты» не обязаны впи-сываться в окружающий мир. Они совсем другие. Они просто выполняют свою работу — и эта работа состоит в том, что они спасают мир.
Я зашел на призывной пункт и записался в армию.
— Наконец-то я нашел свое дело, — объявил я в тот вечер Алу и Эдвине. — Я стану «зеленым беретом».
— И это лучшее, на что ты способен? — закричала на меня Эдвина. — Ты мечтаешь о том, чтобы побывать в экзотических странах и убивать экзотических людей?
И тут она расплакалась. За те четыре года, что мы прожили под одной крышей, я ни разу не видел ее слез. К тому времени она уже ушла из офиса окружного про-курора и работала адвокатом в группе борьбы за соци-альные свободы. Она сделала себе имя в городской по-литике. Ал пошел еще дальше. Он выиграл выборы и стал судьей штата. Иногда я так и называл его: судья Ал.
— У тебя доброе сердце, но ты ничего не понимаешь в жизни! — простонала Эдвина. — Армия так тебя изу-вечит, что мы тебя не узнаем!
Ал рассуждал более логично, но тоже был очень рас-строен.
— Я уважаю военных, Ник, но я не верю тем людям, которые руководят вооруженными силами в данный мо-мент. Армия — не настолько благородный путь, каким ты себе его представляешь. И потом, ты ведь ненави-дишь правила, ты терпеть не можешь жить чужим умом. Тогда почему, ради всего святого, ты решил стать час-тью самой регламентированной, анахроничной, без-душной и безмозглой структуры из всех когда-либо со-зданных человечеством?
Что бы я ни говорил в ответ, это ничего не меняло. Я собрал свой вещевой мешок и ушел среди ночи, пока они крепко спали. С дороги я отправил открытку Эд-вине: «Можешь выбросить черепа койотов, если хо-чешь».
Через неделю после начала занятий в учебном цент-ре я получил посылку от нее и Ала. Там оказалось мно-жество забавных, самых обычных вещей, которые семья посылает сыновьям в армию, — печенье, новые носки, хорошая бритва, коробка канцелярских принадлежнос-тей и четки, оставленные мне тетей Софи.
В посылке была записка от Ала. «Ты решил, что суме-ешь легко избавиться от нас? — писал он. — Я же предупреждал тебя, что нас не стоит недооценивать». К за-писке прилагалась фотография моей спальни, в кото-рой давно не осталось ничего девчачьего. Эдвина повесила черепа койотов на стену.
Специалист по вооружению Николас Якобек — так меня теперь называли. Сержант Ник Якобек, «зеленый берет». В тысяча девятьсот восемьдесят первом году мне было двадцать три года, рост шесть футов четыре дюйма, вес 225 фунтов одних мускулов. Я прослужил в армии пять лет и был достаточно счастлив. До этого времени я никого не убил, но я знал, как это сделать. Я овладел де-сятком разных приемов, не считая врожденного дара легко управляться с любым оружием, состоящим на во-оружении в армии США. Я даже начал прилагать неко-торые усилия к получению университетского диплома. Как только меня отпускали из форта Брэгг, Северная Каролина, я садился в самолет и летел домой в Чикаго. Ал и Эдвина по-прежнему не одобряли мой выбор жиз-ненного пути, зато мы много говорили об их карьере. Они оба стремительно поднимались вверх по ступеням политической лестницы штата. Поговаривали о выдви-жении кандидатуры Ала в конгресс.
— Не так плохо для тупого парня и беременной жен-щины, — заметил Ал.
— Да пошел ты, будущий папаша! — парировала Эд-вина.
Им с Алом обоим было за тридцать, и они много лет пытались завести ребенка. Они уже почти совсем по-теряли надежду, когда Эдвина наконец забеременела. И теперь она передвигалась, как белокурый воздушный шарик на сосисках. Когда осенью я переступил порог их квартиры, до родов ей оставалось всего две недели, и она только что ушла в декретный отпуск. Эдвина тут же нашла мне занятие.
— Твоя задача, сержант Ник, каждый день выводить меня в парк на прогулку.
— Я готов, только не падай на меня. Она обругала меня на латыни.
На следующий день мы облачились в теплые свитера и тренировочные брюки и двинулись по людной улице прочь от дома. Ал был в суде. Эдвина шла на пару шагов позади меня, а я расчищал ей путь в толпе вышедших перекусить служащих. Люди обычно расступались при виде меня. Я слышал, как Эдвина пыхтит и отдувается.
— Посмотри, как от нас люди шарахаются, — бро-сил я через плечо. — Они боятся, что ты сейчас превра-тишься в шар для боулинга.
— Ник!
Странный тон Эдвины заставил меня обернуться. Она остановилась и указывала вниз. Огромные пятна расплывались на ее темных брюках.
