— Нет, я в лодку села, не знаю, как сил хватило столкнуть. Бегом по воде бежала, чтобы успеть отплыть, пока не догнал. А он, кажется, вплавь за мной бросился. Темно было… А что, если утонул? — девушка была бледна, смотрела настороженно.
— Значит, судьба его такая, — неожиданно спокойно ответила старушка. — Но ты не волнуйся, внучка, я уверена, что все обошлось. Он ведь у меня осторожный, как волк лесной. Небось смекнул, что далеко, и обратно поплыл. Так что ты зря себя не изводи. Жив он, на острове отсиживается. Нужно к Игорьку сходить, попросить, чтобы взял лодку и за ним сплавал.
— Хорошо, я скажу!
Но она почему-то никуда не пошла, а присела у ног старушки.
— Анна Ивановна?
— Что, милая?
— Вы что… Ненавидите его?
Старушка слабо усмехнулась.
— Сейчас ненависти нет, равнодушие только… Какая теперь ненависть? А вот раньше точно, ненавидела. Ты знаешь, сколько я от него натерпелась… Он меня на двадцать лет старше. А разве скажешь?
— Нет, — покачала головой девушка. — Я думала, что вы ровесники.
— Все так думают, — усмехнулась Анна Ивановна. — Это от жизни моей несчастной. Ну ладно, пойду разбужу Игорька.
Но Юля вдруг вскочила и схватила ее за руку.
— Постойте. Не надо, Анна Ивановна, не ходите!
Тело девушки сотрясала крупная, нервная дрожь.
Старушка, обняв девушку, заглянула ей в лицо.
— Да что с тобой?
Юля понизила голос до свистящего шепота.
— Не ходите ни к кому. А вдруг он и вправду утонул? Ведь были люди, которые видели, как мы с ним в лодку садились. Кто поверит, что он меня изнасиловал? Он ведь совсем старик. Скажут — заманила в лодку, обобрала, а потом утопила. Ужас какой!
— А ведь ты, пожалуй, права, — Анна Ивановна задумчиво погладила ее по голове. — Не надо до утра шума поднимать. А ты скажи — видел тебя кто, как ты возвращалась?
Девушка отрицательно помотала головой.
— Вот и славно. Теперь твое дело — язык за зубами держать. Только лодку надо на прежнее место поставить. Как будто сам он и вернулся с прогулки.
— Я ведь испугалась просто, я не хотела, — бормотала девушка.
— Ты послушай, что я тебе расскажу, — Анна Ивановна усадила девушку на диван, укрыла пледом. — Мне шестнадцать лет было, обычная глупая деревенская девчонка. А он к нам в деревню приехал. Красивый такой, в военной форме, городской. Пригласил прогуляться. А потом, как за околицу в поле вышли, он меня изнасиловал. Точь-в-точь как тебя. Прибежала я домой, спряталась. Но мать все по моему виду поняла. Нравы в те годы другие были, только война закончилась. Как она меня за косы таскала, как кричала! А тут он и приходит. С цветами. Женюсь, говорит, на ней. Я ведь красивая была. И его сначала очень полюбила, хотя, случалось, поколачивал он меня. И за дело, и так, без дела. Это потом уже, когда повзрослела, стала понимать, что не виновата я перед ним ни в чем. Плохой, злой человек всегда у другого вину найдет. Жаль только, что слишком поздно поняла. Учиться он мне не позволил, а замуж меня никто бы не взял — детей рожать не могу. Куда мне было идти? Двор мести? Да и привыкла я к роскоши. Мы всегда в достатке жили. Вот и терпела… А он и девок в дом водил и, если я их обслуживать отказывалась, при них меня мордовал. А если его друзья приходили, так он сама любезность был со мной: «Анночка, хозяюшка дома». Вот и относительно детей… — ее взор затуманился старческой мутной слезой. — Он сейчас говорит: Бог не дал. А ведь не в этом дело. Бог-то давал… Как я счастлива была, когда забеременела…
Юля перестала всхлипывать, с ужасом слушала продолжение рассказа Анны Ивановны.
— Это сейчас он меня так обхаживает. Потому что я тяжело больна, врачи сказали, что недолго жить осталось. Костя и боится, что я первая умру. У него на старости лет какие мысли пошли, грешил он много, а вдруг Бог есть? И больше всего боится он, что попадет в ад, и никакие деньги и связи ему не помогут. Вот он передо мной грехи замаливает, чтобы я его простила, а потом по христианскому обычаю похоронила. Знает ведь, что, если не я буду похоронами заведовать, сотоварищи, как у них водится, его в крематорий отправят. А тут ты подвернулась. Он и решился на очередную сделку — ты ему дорогу в рай организовать помогаешь, он тебе деньги оставляет…
— Что ж, выходит, все мужики подонки, и самые юные, и самые старые, — девушка жалко улыбнулась. — Побегу я, Анна Ивановна, позову кого-нибудь из дома отдыха. Пусть сплавают, проверят, есть кто-нибудь на острове или нет…
Анна Ивановна, однако, как в воду смотрела. Константин Васильевич не утонул. Хитрый старик перевернулся на спину и, чуть передохнув, поплыл обратно на остров. С трудом вылез на берег и, ругаясь последними словами, уселся на бревно — обсыхать.
Особенно неприятно было, что даже костер он развести не может — спички остались у этой сумасбродной девчонки, костер разжигала она. «Простуда обеспечена», — подумал он, взглядывая на часы, которые забыл снять, когда полез в воду. Стрелки, однако, не двигались. Вот тебе и импортные, водонепроницаемые! «Все норовят обмануть, — окончательно разозлился старик. — Вот и эта маленькая сучка. Старого, больного человека бросила ночью одного, на острове, где небось и змей полно. Дрянь!»
С неожиданной нежностью старик вспомнил о жене, конечно же, ожидавшей его сейчас в их уютном семейном номере. Нет, его Анночка не такая — она любит его, дряхлого немощного старика. А как любила, как ждала в те прекрасные послевоенные годы молодого розовощекого майора, два, а то и три раза в неделю подкатывающего к крыльцу ее деревенской избенки на трофейном «Виллисе».
…В тот приезд Аня призналась Костику, что беременна. От этого известия у Константина Васильевича на минуту отнялся язык. Во-первых, это означало, что он должен немедленно жениться на Анночке, а во-вторых… Это самое во-вторых было еще более серьезным…
Два месяца тому назад полковой врач обнаружил у Константина Васильевича признаки сифилиса, которым майора наградила, как видно, одна из многочисленных подружек. Сейчас Константин Васильевич проходил курс интенсивного лечения, что, впрочем, не мешало ему регулярно появляться у своей Анночки.
Замешательство армейского Казановы длилось, однако, недолго. Коротко приказав плачущей девушке собираться, он отвез ее на дачу к приятелю и вызвал к Анночке «своего врача». Полковой эскулап тут же установил у девушки начальную стадию сифилиса и предупредил Константина Васильевича, что ребенок в утробе матери может оказаться зараженным этой страшной болезнью. Но за соответствующую сумму он брался избавить Анночку от ребенка… Константин Васильевич согласился, и врач, предварительно усыпив девушку, сделал ей укол, стимулирующий предварительные роды.
