— Малышка… — обращается Билл. Он стоит на кухне, лицо его хмурится.
Я просто смотрю на него.
— Что?
Он колеблется.
— У тебя все… в порядке?
— Все потрясающе, Билл. Разве ты не видишь? — Я быстро ухожу, чтобы он не увидел ужас, написанный на моем лице.
Когда я подхожу к грузовику, Аарон высовывает голову из окна.
— Мы едем стрелять в тир!
— Это стрельбище, тупица, — заявляет Фрэнки с заднего сиденья. — Там стреляют по бумажным мишеням.
Оружейные прибамбасы Фрэнка занимают переднее сиденье, поэтому мне приходится втискиваться на заднее вместе с мальчиками.
Фрэнки играет в какую-то военную игру на смартфоне.
— Где ты это взял? — спрашиваю я его.
— Папа подарил. Говорит, что я теперь мужчина.
Я фыркаю. А кто будет оплачивать ежемесячный счет за обслуживание, когда Фрэнк снова исчезнет и деньги закончатся? Никто.
— Наслаждайся, пока можешь.
— Хватит пытаться все испортить! — Фрэнки не отрывает взгляда от экрана. — То, что ты неудачница, не значит, что мы все должны быть такими же жалкими, как ты.
Я протягиваю руку через Аарона, выхватываю телефон Фрэнки и бросаю его на пол.
— Стой! — Фрэнки визжит. Он пытается ударить меня, пока Аарон сжимается на центральном сиденье, словно хочет исчезнуть.
Фрэнк забирается на водительское сиденье.
— Заткнитесь, черт возьми.
Мы замолкаем, мой желудок как кирпич. Никто не произносит ни слова во время двадцатиминутной поездки на любимое стрельбище Фрэнка, «У старого Реджи». По сути, это пустое поле с тюками сена, сложенными в пирамиды, и бумажными мишенями с силуэтами людей, прикрепленными везде, где есть свободное пространство. Есть деревянные лошади, укомплектованные металлическими мишенями разного размера, которые крутятся, когда в них попадаешь. Слева — приземистое серое здание с внутренним тиром, но Фрэнк никогда им не пользуется. Старый Реджи никогда не придерживался правил и норм, поэтому ему все равно, что дети до двенадцати лет стреляют, лишь бы за все происходящее отвечал взрослый.
Я натягиваю куртку, затем помогаю Аарону просунуть руки в его выцветший полосатый пуловер.
— В школе порядок? — спрашиваю его, пока мы идем чуть позади Фрэнка. Я справляюсь у него по крайней мере раз в неделю с тех пор, как ударила Джексона Коула.
Он кивает, слишком длинный локон падает ему на глаза.
— Джексон все еще беспокоит тебя?
— Он обзывает меня.
— Обзывания не имеют значения. Он не бил тебя снова? Не толкал?
Аарон улыбается.
— Нет, после тебя.
Мое сердце замирает в груди. Я глажу его по голове.
— Хорошо.
— Сидни?
— Что?
— В школе ребята говорят, что ты задира. И еще хуже, вещи, которые я не хочу повторять.
Я вздыхаю. Хватаю воротник пуловера, чтобы остановить его.
— Послушай меня. Так говорят настоящие хулиганы, чтобы отвлечь внимание от себя. Я и ты, мы имеем полное право защищаться. Понимаешь? Ты даешь им отпор, даешь понять, что они получат, если будут продолжать приставать к тебе. Это не издевательство. Это справедливость.
— Хорошо.
— И говори все, что нужно, чтобы они от тебя отстали, слышишь меня?
— Мне не разрешают произносить ругательства в школе.
— Ну, это нормально. Есть много других замечательных оскорблений, которые ты можешь использовать. Как насчет «блевотное дыхание» или «дерьмовый мозг»?
Аарон ухмыляется.
— Может, тупоголовый?
— Классика. А еще есть покрытая волдырями задница или наполненная мочой прыщавая голова, если ты хочешь проявить креативность.
— Какашка-мозг.
— Вонючая жопа.
— Болван.
— Хорошо. Как насчет старого пердуна?
Аарон смеется, и его высокий, чистый смех эхом отдается во мне. Он должен смеяться чаще. Он прекрасен, когда смеется.
Мы подходим к столику, где Фрэнк распаковывает свою коллекцию оружия и раскладывает ее.
Фрэнки практически подпрыгивает на носочках.
— Я хочу «Ремингтон»! Со снайперским прицелом!
— Сначала наденьте свою экипировку. — Я передаю мальчикам их защитные очки и глушители для ушей, затем надеваю сама. Протягиваю Аарону розовый «Спрингфилд 9 мм XD-S», который Фрэнк купил для мамы, когда я училась в начальной школе. Он меньше, чем «Глок», и Аарону легче его держать.
— Не забывай правильно ставить ноги. Расслабь колени. Используй обе руки. Расположи пальцы — вот так: большой на рукоятке, указательный направлен наружу. Помни, что здесь нет предохранителя, поэтому не клади палец на спусковой крючок, пока не будешь готов стрелять. Затем убедись, что ты сильно нажимаешь на курок. Понятно?
Аарон кивает, его брови напряжены. Я направляю его тело к ближайшей цели, навожу пистолет так, чтобы он был на одном уровне.
— Представь, что это Джексон Коул, — шепчу я ему на ухо.
Аарон ни разу не попадает в цель, но Фрэнк слишком занят Фрэнки, чтобы заметить это или кричать на него. Затем наступает моя очередь. Я беру в руки отцовский «Глок».
Сгибаю пальцы правой руки вокруг рукоятки, выпрямляя указательный палец вдоль боковой стороны рамки, за пределами спусковой скобы. Левой рукой обхватываю рукоятку с другой стороны, следя за тем, чтобы большие пальцы располагались параллельно пальцам на спусковом крючке. Я встаю в стрелковую стойку, ноги на ширине плеч, колени слегка согнуты. Поднимаю дуло и выстраиваю линию выстрела, целясь через прицел в ближайшую бумажную мишень.
Мне нравится пистолет в моей руке, его вес, мощь, громкий взрыв выстрела, даже через наушники. Я чувствую треск пули, проносящейся по воздуху, пробивающей тюки сена, удовлетворительный толчок пистолета. Я представляю, как расстреливаю всех своих демонов. Всех. По одному. Каждого. Пуля вгрызается в плоть, оставляя красные зияющие раны.
Затем он нависает над моим плечом.
— Вот это моя девочка, — произносит он мне в затылок. Даже через наушники я слышу его. Мое тело напрягается, становится холодным.
— Раздвинь ноги. — Одной рукой он тянется вниз и шлепает меня по внутренней стороне бедра. Он оставляет руку там. Рядом никого нет, чтобы видеть. Так холодно, что большинство стрелков пользуются тиром внутри. — Я знаю, что ты отрывалась всю ночь на прошлых выходных. Я заходил к тебе в комнату, чтобы поцеловать на ночь. Ты решила поиграть со мной?
Я пытаюсь навести пистолет, но руки дрожат. Он говорит со мной так же, как с мамой, в его тоне слышится что-то резкое и собственническое. Меня тошнит, кажется, меня сейчас вырвет прямо здесь, на себя.
— Нет.
Он щиплет чувствительный жир на моем бедре, прямо над заживающим порезом. Его несвежее, прокуренное дыхание обжигает мою щеку.
— Ты что, издеваешься надо мной?
— Нет. Клянусь.
Его голос меняется, становится хриплым.
— Ты нужна мне. Знаю, я тебе тоже нужен.
Я молчу. Я не могу говорить.
— Скажи мне, что я тебе нужен.
Слова стоят камнем у меня в горле. Я открываю рот, но ни звука не выходит.
— Скажи мне, что я тебе нужен. Пожалуйста.
— Папа! — Фрэнки кричит. — Посмотри только! Я попал во внутреннее кольцо!
Фрэнк убирает руку с моей ноги. Он подходит к Фрэнки и хлопает его по плечу.
— Вот это мой мальчик!
Фрэнки почти сияет от удовлетворения.
Я смотрю на них — отца и сына. Сын счастлив, обожает отца. Фрэнк доволен, горд. Как это должно быть. Как не может быть для меня больше никогда. Моя грудь наполняется тяжелой, мучительной болью, чем-то похожим на зависть, но не совсем. Я отворачиваюсь.
Я снова не попадаю в цель. Черт, я даже не попадаю в бумагу. Мои глаза затуманены, и я не могу остановить дрожь в руках. Внутри меня все скручено в железные узлы.
После этого Фрэнк ведет нас в ресторан на ужин и в кафе-мороженое на десерт. Он рассказывает дикие истории о футбольных матчах и глупых школьных трюках. Говорит о каком-то грандиозном походе в Йеллоустоун, который планирует для нас на следующее лето. Я съедаю все, что лежит на моей тарелке, потому что должна, мне нужно, но не чувствую вкуса. Вес, тяжесть, которую я нацепила на свое тело, как броню, не помогают. Ему все равно, как я выгляжу. Я принадлежу ему. Он владеет мной. Как Ма. Я прикусываю язык, пока медный привкус крови не просачивается в рот.
