Да я и сама бросаю. Так, захотелось. Уж очень качественно ты меня…
– Оттрахал, – заканчивает Кир с дерзкой улыбкой. Хорошо, мне не приходится ломать голову над тем, как на это отреагировать, потому что у него звонит телефон. Заглянув на экран, Кирилл ловко вскакивает и, приняв вызов, отходит к живой изгороди, маскирующей высокий забор. Я тоже встаю, желая привести себя в порядок, пока парень занят. В этом мне помогают забытые на столе салфетки. Забытые или, напротив, предусмотрительно оставленные. Зная Кира, такой вариант, скорее всего, даже более вероятен.
К очагу Кирилл возвращается каким-то взвинченным.
– Что такое? – тут же напрягаюсь я. – Кто звонил?
– Неважно.
Ага. Как же.
– Кирилл, отношения подразумевают некоторую долю открытости. Мы далеко не уедем, если ты будешь отмахиваться от моих вопросов. Если бы это было неважно, вряд ли бы ты так отреагировал. А если это все же важно для тебя, я бы хотела знать, что происходит.
Кир как-то даже растерянно моргает. Он явно не ожидал такого моего ответа и теперь просто не знает, что на это сказать. И все-таки со мной он действительно совершенно другой.
– Значит, у нас отношения? – сверкает зубами.
– Если у тебя нет другого определения.
– Нет, – трясет головой. – Мне просто приятно слышать это от тебя. Отношения… – последнее слово Кир с наслаждением перекатывает на языке. И опять улыбается. Но я не позволяю ни его красивой улыбке, ни его словам сбить меня с толку:
– Так кто тебе звонил? У него явные нелады с чувством такта, если он позволяет себе беспокоить людей среди ночи.
– Твоя правда, Ань. Тактичный мент – это оксюморон.
– Мент? – напрягаюсь я.
– Следак. Неважно.
– И что ему было нужно?
Все сильнее нервничая, вжимаю ногти в мягкие подушечки на ладонях.
– Хотел задать мне пару вопросов касательно гибели отца.
– А ты?
– А я послал его. Завуалированно, конечно, – беспечно пожимает плечами мальчишка.
– Не понимаю. Если тебе нечего скрывать, почему было просто не ответить?
– Потому что порядок проведения опроса регулируется законодательством. И поверь, там нет ничего по поводу таких вот ночных звонков. Хочет опросить меня – пусть сделает это, как положено по закону.
– Лезешь на рожон.
– Нет. Всего лишь хочу, чтобы эти уроды делали свою работу как предусмотрено.
– Ладно-ладно, не кипятись. – Примирительно вскидываю перед собой ладони. – Тебе точно ничего не угрожает? По телевизору рассказывали про допрос.
– А ты тут же решила, что это я отца на тот свет отправил.
– Так все выкрутили, – отвожу взгляд и, посчитав наши посиделки на том оконченными, шагаю к дому. И тут за спиной у меня звучит:
– А если бы это был я? Убийство отца прибавило бы мне очков после всего, что он с тобой сделал?
Совершенно оглушенная, я замираю на полпути. В ушах звенит тишина. Меня будто накрывает невидимым куполом, сквозь который не может пробиться ни один звук. Это где-то там ухают ночные птицы, трещат насекомые и шелестит ветер в кронах. Здесь же – ничего. Абсолютный вакуум.
Я силюсь что-то произнести, шевелю, как выброшенная на берег рыба, губами, но все напрасно. Пытаюсь разглядеть что-то в его лице, но чертов купол качественно размывает картинку. А может, и к лучшему? Ну что я, вот так, не подумав, скажу? Обвиню в безжалостности? Так ведь сколько раз я сама желала Воржеву смерти? К тому же я пока не уверена, что меня в большей степени волнует в случившемся? Сам факт того, что Кирилл оказался на такое способен, или то, что ему придется за это ответить? И это сомнение само по себе чудовищно.
– Эй! Эй, Аня!
– Ты совсем? Ты что… Ты зачем? – Я отмираю, сердце вновь пускается в пляс, и кровь начинает течь по венам.
– Успокойся. Не плачь. Считай, я пошутил.
– Псих… – шепчу я, вцепившись пальцами в его футболку. – Ты с ума меня сводишь.
– Да я же просто гипотетически. Хотел посмотреть на твою реакцию.
– И как? Посмотрел? Нравится? – визгливо интересуюсь я.
– Да. И знаешь что? Судя по ней, ты совершенно не так равнодушна, как хочешь казаться.
– Мечтай.
– Я прав, Анют. Иначе бы ты уже набирала ноль два. Или какой там номер сейчас надо набирать? – скалится. Ну и чего он такой довольный?! Чего, а?
Обхватываю тело руками, но это слабо помогает справиться с дрожью. Неужели Кирилл и впрямь думает, что наш секс был настолько хорош, что в надежде на повторение я стану покрывать его преступления? За кого он вообще меня принимает?
«Но ты же не звонишь в полицию, Аня», – звучит тоненький внутренний голос.
«Да. Но только потому, что он пошутил».
– Так нельзя, Кир. Нельзя играть на чувствах людей из садистского интереса препарировать их эмоции. Это больно.
Пожалуй, он впервые не выдерживает моего взгляда.
– Прости. Наверное, я и впрямь перегнул.
– Это мягко сказано. Знаешь, ты ведешь себя как приемный ребенок, который вновь и вновь испытывает терпение родителей, дабы удостовериться, что его не вернут в детдом при первом же серьезном залете.
– А ты не вернешь?
Какой странный разговор. И насколько же одержимый мальчик!
– Если ты обещаешь не нарушать закон.
Лавры Данилы Поперечного мне не светят. Комик из меня хреновый. Но что еще тут сказать?
– Обещаю.
Кирилл складывает руки по швам и так пронзительно на меня смотрит, что поднявшаяся из глубин души взвесь начинает медленно оседать.
– Вот и славно. И определись уж, кто ты – мужчина или сопливый пацан.
– Очевидно, мне нужно еще раз тебя трахнуть, чтобы все сомнения развеялись, – отвечает Кирилл, нацепив на лицо привычную нахальную улыбку.
– Полагаешь, мужчиной тебя делает твой огромный член?
– Огромный? – порочно скалится, вздернув бровь. В ответ на это я могу лишь недоверчиво покачать головой. На большее никаких сил не осталось. Мальчишка высосал из меня все соки. Что ни скажи – выкрутит в свою пользу.
– Пойдем уже в дом, Кирилл. Ужасно хочу помыться.
Но мыться я не спешу. Прежде заглядываю к Арише. Это удивительно, но буквально пяти минут наедине с дочерью хватает, чтобы вернуть себе если не полное умиротворение, то хотя бы какой-никакой покой. Поправляю на крохе плед. Завтра выходной,
