– Света будет рада тебя видеть, – растеряв всю свою на него обиду, тихо замечаю я. Похер, что вокруг шум и гам, как всегда в аэропортах – понимаю, что слышит. По дернувшемуся нерву на щеке понимаю. – Вот на кой ты свалил, Бать, а?
За черными стеклами модных авиаторов мне совсем его глаз не видно. Но я чувствую, что Рустам на меня косится, по тому, как начинает гореть висок.
– Работы много. Нужно было решать.
Это он так типа спрыгивает с темы? А вот хрен тебе.
– Ты знаешь, что я не о работе спрашиваю! – сощуриваюсь. – Хоть это тоже не мешало бы обсудить.
– А о чем? На кой мне было оставаться? В качестве кого? – Несвойственная для Бати разговорчивость как ничто другое свидетельствует о том, что я коснулся больной для него темы. И теперь пусть он сколько угодно ухмыляется – обмануть меня не удастся. – Повеселились, и ладно.
Батя запускает руку в карман, чтобы достать спички. А я стою, спав с лица. Ни хрена себе веселье!
– Вот че ты сейчас делаешь, Бать? К чему ведешь? Хочешь меня убедить, что для тебя это было рядовое событие? Так не выйдет. Я же вижу, как ты на Светку смотришь!
– А чего не смотреть? Баба она красивая. Только не для меня.
– Ты слишком до фига думаешь, – закатываю глаза.
– Чего и тебе желаю. Потому что ты, Дэнчик, заигрался. И тут я тебя, конечно, понимаю, прикольно получилось. Будоражащее – капец, да? Но и ты пойми. Она на это пошла исключительно из-за стресса.
– Да фигня это! И если бы ты снизошел до разговора с нами, мы бы уже давно все выяснили!
– О чем тут говорить, Дэн? Нет, я допускаю, что в качестве эксперимента это даже Свете понравилось. Все же она умная женщина и к ложной рефлексии не склонна. Но факт в том, что эксперименты – экспериментами, а по жизни бабам другого хочется. Семью нормальную. Детей. Ты глянь, как она с этим мелким вошкается. – Батя выпячивает вперед подбородок и сильней сжимает спичку в зубах.
– Ты не по делу загоняешься наперед, – повторяю я и следом затыкаюсь, глотая вертящиеся на языке аргументы, потому что к нам возвращается Света.
– Привет, – улыбается слабо Рустаму. – Не ожидала тебя увидеть.
– Привет. Я на две минуты буквально. Извиниться еще раз и… вот. Хотел отдать.
Он лезет в карман и достает изрядно помятый конверт. Не могу отделаться от мысли, что однажды уже видел подобную сцену. Ага. Тогда нам конвертик подсовывали Светкины родители. А теперь… Бля-я-я. Он же не додумался ей денег всучить? Нет?
– Что это? – интересуется Света, заглядывая в конверт. И замирает неподвижным столбом.
– Деньги. В смысле – нормальные деньги. Евро. На расходы. Мало ли, что там в этих Европах.
На скулах Светы расцветают два алых пятна. Ох, Батя. Ты бы еще на тумбочке пару соток оставил, перед тем как свалил. Все же даже умные мужики иногда ведут себя как полные кретины. Я обижаться на него не могу. Хотя поводов для обид можно нагрести при желании. Например, с хера ли он решил, что моей женщине может понадобиться его сраное бабло? Тоже мне, сука, благодетель.
– Спасибо, конечно, но я себе оформила командировочные. И мне их вполне достаточно.
Света впечатывает конверт Бате в грудь и, утратив всякий интерес к ним обоим – в смысле – к конверту и Бате, поворачивается ко мне.
– Ну что, я пойду, да? Не скучай.
Обнимаю свою девочку, а сам сверлю злобным взглядом Батю. Мне сейчас его прибить хочется. Своими руками надавать по его осунувшейся морде. Хоть так отомстив за Светкины слезы, которые ей не без труда, но все-таки удается сдержать. Чувство, надо заметить, новое. Так-то Батя – единственный родной мне человек. Я за него сам кому хочешь перегрызу глотку. Родной – не по крови, да. Но есть узы крепче кровных.
– Возвращайся скорей. Я уже скучаю.
Светка кивает, закусив губу. Отворачивается. Не глядя на Батю, делает шаг по направлению к зеленому коридору и вдруг возвращается. Падает мне на грудь, обнимая жадно.
– Забыла чего? – хриплю.
– Ага. Сказать, что люблю.
И все-таки она поразительная женщина. Столько молчала… А потом, посреди аэропорта – здрасте, приплыли. Набрасываюсь на ее губы. Я терпеть не могу публичного проявления чувств. Никогда не понимал парочки, которые вот так на глазах у всех сосутся. Прямо как мы сейчас.
– Быстрей там все решай. Поняла? – спрашиваю, задыхаясь от эмоций. Светка часто-часто кивает. – И это… Свет. За базар придется ответить.
– Да не вопрос. – Начинает пятится, улыбаясь. – Вопрос – как?
– По всей строгости. Замуж за меня пойдешь.
Это я не спрашиваю, если что. А утверждаю.
И вот что у нее за привычка – если чуть волнуется – губы кусать? Ну, ведь совсем они у нее истерзанные от этого. Потому что в последние дни волнения было достаточно. Я и сам на взводе. И из-за событий этих, когда думал, что меня инфаркт схватит прежде, чем я к ним с Батей домчусь, и из-за своего внезапного, но такого правильного, как я уже сейчас понимаю, предложения. У меня к ней серьезно ведь. А Светка после ночи с Батей в этом, знаю, что сомневается. Дурочка моя, готов поклясться, что плачет. Не зря же отвернулась так быстро и скрылась за дверьми, даже не оглянувшись.
Рядом хмыкает Батя.
– Кто тебя так учил предложения делать?
– А ты что – большой в этом спец? – отбрехиваюсь без особого энтузиазма.
– Да нет. Просто не пойму, к чему был предыдущий наш разговор, если ты надумал жениться. Не бери в голову.
Батя разворачивается и шагает, но я упрямо шагаю следом. В конце концов, мне тоже к выходу, да и понимаю ведь, что надо пользоваться его разговорчивостью, пока Рустам опять не замолчал, потому как не факт, что мне потом удастся разговорить его снова.
– Может, расскажешь, как одно мешает другому?
– Не пойму, что с тобой не так? – Батя останавливается у огромной Тойоты и, чуть сощурившись, подкуривает. Ну что сказать? Губа у него не дура. Как только достал Секвойю так быстро. Танк ведь, а не машина. – Ты же вроде и правда любишь…
– Без «вроде», – поправляю я.
– И? Не в лом тебе любимую со мной делить, м-м-м?
– Нет. Да и ты, заметь, ведь тоже не обломался, а вот теперь чего-то мутишь. Скажи, ты еще не заебался во всем и всех подвох видеть? Может, просто примешь, что нужен кому-то, а, Бать, и расслабишься? Я думал, мы семья, – отчего-то сипну. Так-то я тоже не привык к таким разговорам. У мужчин с этим сложней. Особенно у битых. Я ведь тоже жизнью ученый. Да, конечно, у Бати побольше опыта, но все ж… Мы с ним столько лет из одной миски хавали. Плечом к плечу при любом шухере становились, или вперед выступали, чтоб друг друга прикрыть. И теперь этот мудак просто берет все и к херам обесценивает. Люблю ли я Свету? Да, как ее не любить? Ревную ли я ее к Бате? Нет. К нему – нет, а любого другого убил бы просто за один косой взгляд в ее сторону. Но Рустам… Он как часть меня. У меня за него душа болит. Ведь, ну, по правде, жил мужик, хороший, блин, мужик, и что он в этой жизни видел? Да ничего. Съехал, вон. На хера, спрашивается. Что, ему плохо было возвращаться домой, где всегда теплый ужин ждал и горячая женщина? Пусть даже он этой женщины, по правде, только раз коснулся, но ведь видел я, как ему хочется, как он тянется к теплу домашнего очага, к ней, к нам... Неспроста же он вокруг нас крутился. Даже сериалы смотрел, когда мы, очумев от работы, врубали телек, чтобы чуть проветрить мозги. Так, ворчал только, что мы на какую-то муть подсели. Что, нам одной семьей плохо было? Да хрен там. Лично у меня душа только тогда была на месте, когда эти двое оказывались в поле видимости. Так казалось правильным. И плевать мне, если у кого-нибудь на этот счет какие-то свои представления. Мне спокойней было от мысли, что у Светы есть Батя. Мало ли, случись что. Этот за свое порвет, всегда подстрахует. Да и опять же, чисто рассудочно. Для дела надежнее, когда все в одну семью. И если уж так разобраться…
– Ну, какая семья, малой, шведская? – Батя затягивается так, что фильтр шипит.
