ни сказала, у меня были бы неприятности.
— У тебя есть Папочка, о котором я не знаю?
— Что? Нет. Я клянусь.
Ее глаза сузились, и я узнала этот взгляд. Она уже приняла решение.
— Вот что я тебе скажу, принцесса. Ты отказываешься от поездки на автобусе, и я оставляю тебе деньги.
Мое сердце заколотилось о грудную клетку. У меня мало времени. У меня были минуты до прибытия автобуса.
— Ты не можешь этого сделать. Я это заслужила. Я сама решаю, что мне с ними делать.
Она засмеялась.
— Только не это снова, — затем ее смех резко оборвался, а голубые глаза стали ледяными. — Я причина, по которой у тебя есть деньги, и я единственная, кто здесь что-либо решает. Ты поняла?
Я стиснула зубы, но это выражение не замаскировало влагу в моих глазах.
— Ты. Поняла? — ее гнилостное дыхание ударило мне в ноздри. — Когда ты выбрала эту жизнь, ты выбрала и меня тоже.
Вспышка желтого света в темноте притянула мой взгляд к улице.
Паника поднялась в моей груди, холодная и быстрая.
— Ладно, — наконец сказала я. — Больше никаких поездок на автобусе. Просто отдай мне деньги.
Беверли смотрела через плечо на приближающийся автобус и покачала головой.
— Ты получишь их завтра. Во всяком случае, часть.
— Ты не можешь этого сделать. Ты не говорила, что мне придется подождать.
— Я не дура, — огрызнулась она. — Я узнаю лжеца, когда вижу его.
Автобус проехал мимо нас, останавливаясь у скамейки в конце квартала. Я с тоской смотрела, как в него сели двое. Затем двери закрылись. И все исчезло.
Музыка. Тепло. Надежда.
Все это исчезло.
— Удачи тебе сегодня добраться до своего Папика.
Я не обратила внимания. В моем сердце пустота, но ноги двигались.
— Что, черт возьми, ты делаешь?
Одна за другой мои ноги двигались. Быстрее. Быстрее.
— Срань господня, она гонится за автобусом!
Смех эхом разнесся по улице.
— Дети в наши дни.
— Правильно, девочка! Иди позови своего папика!
— Подожди! Скажи ему, что я тоже здесь!
Автобус исчез, но я не остановилась. Я не в первый раз преодолевала километры пешком в рваной одежде на пустой желудок.
Я смогла бы сделать это снова.
Я шла много миль, наблюдая, как темнело небо. Мои ноги покрылись волдырями и кровоточили, но я цеплялась за надежду, что скоро они онемели бы. Я знала эти улицы как свои пять пальцев, и я не остановилась бы. Фокус в том, чтобы не заглядывать слишком далеко вперед. Не сосредотачиваться на том, сколько еще тебе предстояло пройти. Вы сосредотачиваетесь на одном шаге за раз, и вы доберетесь до места назначения.
Всегда.
Во всяком случае, это то, что я говорила себе. Когда я перешла улицу — еще один шаг. Когда у меня горели подошвы ног — еще один шаг. Когда все вокруг расплывалось в странные формы — еще один шаг. Когда я превратилась в трясущуюся груду костей… Еще один шаг. Когда я почувствовала себя отсутствующей, как призрак…
Один.
Еще.
Шаг.
Когда я добралась до дома, я едва заметила, что солнце уже встало. Все, что я знала, это то, что я сделала это. Я сделала это за музыку. Я подавилась рыданиями. Со мной все было бы в порядке. Я должна была быть в порядке.
Я отключилась от своего тела, пока оно несло меня по траве. Я как будто парила. Земля подо мной накренилась, небо перевернулось с ног на голову, и я не знала, билось ли еще мое сердце.
Последнее, что я увидела — это его лицо. Мальчик, который играл грустную музыку.
Он склонился надо мной, как ангел. Его теплая рука скользнула по моей шее. Он заглядывал мне в глаза.
Затем мой мир погрузился во тьму.
Моя голова раскалывалась, веки слипались, а сухая боль в горле такая, словно я проглотила пепел.
— Ради всего святого, у меня на заднем дворе….
Это женский голос.
— Доктор Агилар только что ушел. Да, конечно. Нет-нет, он сказал, что с ней все будет в порядке после небольшого отдыха и обильного питья.
Кто? С кем все будет в порядке?
— Что ж, попробуй вызвать его еще раз. Не останавливайся, пока не дозвонишься.
Пауза.
— Я прекрасно понимаю, Саша. Может быть, тебе пора вспомнить, кто его жена.
Я попыталась открыть глаза, но они не подчинялись. Мои конечности отяжелели, и я почувствовала себя так, словно лежала на дне колодца, а эхо темноты и пронзительный голос то затихали, то нет.
— Какой дом, Дэвид? Никто не знает, кто она. О ней вообще нет никаких записей. Она как будто призрак.
Призрак…
Сон затянул мое сознание, и я соскользнула глубже в колодец. Темно. Тихо. Безопасно.
Я не знала, как долго блуждала в глубинах, прежде чем голоса снова вытащили меня на поверхность.
— Это предпочтительнее, чем помещать ее в систему, не так ли?
Тишина.
— Что ж, Винсент вернется домой, я уверена в этом. Это будет как тогда, когда мы усыновили Айзека. Разве ты не помнишь, на что это было похоже? Винсент все время был дома. Мы были настоящей семьей.
Семья.
— Мы снова можем быть как одна семья.
Семья.
— С натяжкой? Он упомянул, что хочет дочь, помнишь? После того, как у нас появился Айзек? Нет, я знаю, что это было много лет назад, но…
Снова тишина.
— Тише. Это снова сработает, Бекки. Сработает. Потому что это должно сработать, черт возьми. Он не может всю оставшуюся жизнь держать одну ошибку у меня над головой!
Тише, тише, тише…
— Потому что… Потому что это моя последняя надежда.
Сон еще никогда не был таким изнуряющим.
Мои глаза пробежали вверх, вниз. Влево, вправо. Комната такая чистая и белая, что на секунду я представила, что это Рай. Но потом я вспомнила, что такие грязные девчонки, как я, не попадали в Рай. Дрожь сотрясала мое тело, и я села на большой кровати, кутаясь в мягкое одеяло.
Где я находилась?
Что случилось?
Что я наделала?
Дверь открылась, и появилось знакомое лицо. Любопытные глаза, растрепанные каштановые волосы и две ямочки на щеках. Это мальчик из окна.
Он что-то сказал, но слова утонули в бешеном биении моего сердца. Я совершила ошибку. Смертельную ошибку. Они нашли бы меня. Он нашел бы меня.
Волосатые руки. Сдавленные крики. Кровь, кровь, боль и еще раз кровь.
Мальчик вышел из комнаты, затем, секундой позже, появился снова с
