— Ну, а с кем еще? — снисходительно усмехается Кирилл.
Как ни силюсь, не могу его понять:
— Зачем?
Он отвечает не сразу, словно прикидывает стоит ли раскрывать карты и быть откровенным.
— Я хочу узнать тебя получше. Пообщаться, поговорить.
Ничего себе заявка.
— Я все та же, что и раньше. У тебя было достаточно времени, чтобы поговорить и все узнать, пока мы были женаты.
— Свет, тебе невкусную правду или белых ромашек насыпать?
Я тяжело сглатываю и облизываю пересохшие губы. Шепчу:
— Правду.
— Когда мы были в браке, последнее что меня интересовало – это какая ты. Потому что для себя я уже все решил – навязчивая пустышка, которую мне всучили, и которую я был вынужден терпеть рядом с собой.
— Эй!
— Правда, Свет. Как ты хотела.
Затыкаюсь, а он продолжает.
— Меня на тот брак прогнули по полной, вспомнив все косяки и придавив хвост так, что не рыпнешься. Я в молодости нехило чудил, но думал все в прошлом осталось, и уж никак не рассчитывал, что былые прегрешения окажутся оружием в руках собственной семейки, одержимой желанием расширить бизнес и обогатиться.
Не могу удержаться:
— Ты? Чудил? И что это было? Ел суп без хлеба или трусы задом наперёд надевал?
Я не представляю, чтобы Смолин чудил. Мне кажется, он уже родился с таким непробиваемым выражением лица и полным отсутствием способности к любым чудачествам.
Кирилл бросает на меня быстрый насмешливый взгляд и снова переключается на дорогу.
— Ты тоже меня плохо знаешь.
— А ты мне дал себя узнать?
— Издеваешься? Меня так бесило, что ты радуешься этому браку, в то время как меня в него тащат на строгаче, что я всеми силами отгораживался. Признаюсь, это был особый вид мстительного кайфа, когда удалось стереть улыбку с твоих губ, и показать, что для меня значит вся эта семейная жизнь.
Значит все-таки мстил. Отрывался на мне за то, что прогнули, наказывал за решение других. А я подыхала. Каждый день подыхала, не понимая, за что он так со мной.
— Сволочь, — горько кривлю губы и отворачиваюсь.
Кирилл даже не думал отпираться:
— Да. Я старался таким быть именно для тебя. Чтобы жалела, чтобы возненавидела этот брак, так же, как и я.
— У тебя получилось.
— Знаю.
Наш первый разговор по душам. Кирилл без прикрас говорит то, о чем я сама подозревала. Но одно дело подозревать, и совсем другое – получать прямые ответы. Это больно. И почему-то стыдно. За себя, и за собственную наивную глупость.
Я ведь тогда до последнего грезила, что у нас наладится, что переделаю этого сложного мужчину, и станет ласковым в моих любящих объятиях. А в итоге это он переделывал меня.
— Если я была тебе так противна, зачем спал со мной? Мог бы сразу обозначить границы и сказать, что это брак только на бумаге. Или это был еще один способ отомстить за дурацкую радость? Или просто решил, не пропадать же добру и использовал по назначению?
— Ты никогда не была мне противна. Но я эгоист, — произносит он, недовольно постукивая пальцами по рулю.
— Подробности будут? — Зачем они мне? Ведь ничего хорошего он не скажет, — удобно было? Присунуть, когда заняться нечем? Или хотел сильнее подсадить на крючок?
— Ты изначально мне понравилась.
— Давай без сказок, Смолин. Я беременная, а не тупая. Понравилась, как же…
А у самой щеки начинает подпекать. Все-таки тупая.
— Никаких сказок. Увидел – зацепила. Смешная такая была, задорная. Глаза сверкали.
— Так понравилась, что ты счел свои долгом этот блеск приглушить?
— Нет. По началу наблюдал со стороны и балдел. Я даже цветы тебе присылал. Тайком. Самый огромный букет, который только можно было сделать. Не стал бы говорить, но раз уж сегодня день правды.
В тот же миг перед глазами встает роскошный букет, который я получила на день рождения. На карточке подпись «от тайного поклонника».
— Это был ты?
— Да.
Не верю. Не могу поверить.
— Бордовые розы, перевязанные золотистой лентой?
— Вообще-то розовые в серебре, — снисходительно поправляет он, правильно разгадав мою уловку.
Розы действительно были розовыми.
Значит не врет. Действительно он.
Я на тот букет часами смотрела, любовалась, в тайне надеясь, что его прислал не просто тайный поклонник, а тот самый мужчина, от которого в груди разброд творился. С того момента я и решила, что эти цветы – мои любимые. Ведь они были такими же нежными и прекрасными, как и мои чувства.
— Я даже планировал пригласить тебя куда-нибудь. И наверняка бы пригласил. Но случился разговор с родителями и все изменилось. Я решил, что ты с ними заодно. Что ты просто избалованная девочка, привыкшая все получать по щелчку. И этот брак не только выгодная веха бизнеса, но и твоя капризная хотелка.
— Я не была ни с кем заодно, — горько поджимаю губы, — я просто радовалась, что могу быть с тобой.
В машине тишина, а у меня в голове наоборот гремят колокола. Кровь с трудом прокачивается по венам и каждое сокращение сопровождается ноющей болью.
Достаю оттуда пачку успокоительных, которые мне выдала Ирина Михайловна, и выдавливаю одну пилюлю.
— Свет?
— Все нормально. — рассеянно отвечаю я, — для профилактики. А то наговоришь сейчас еще чего-нибудь, и все. Хана моей выдержке.
— Мне замолчать?
— Не уж, Смолин, договаривай. Это не тот разговор, который хочется смаковать и растягивать. Хочу точку поставить.
Просто мечтаю об этом. Потому что мне сложно, потому что сердце ноет от обиды, потому что мысль о том, что все могло быть иначе больной птицей бьется в голове.
— Да, я вроде все сказал, — Кирилл неуверенно ведет плечами.
А в меня будто бес вселяется:
— У меня еще один вопрос. Очень он меня занимает. Почему все твои телки с такими губищами? В этом какой-то сакральный смысл, или это твой личный фетиш? Чтобы причмокивать было чем.
Кажется, мне удалось немного его смутить, потому что у Смолина вытягивается физиономия. Он нехотя выдает:
— Наверное, потому что так они точно не похожи на тебя.
Не знаю, как реагировать на последнее признание, поэтому отворачиваюсь к окну и смотрю на пешеходов, спешащих по своим делам. Я надеюсь, что у них все хорошо, и их в этот момент не бомбит так же сильно, как меня.
— Кир, скажи, — хриплю, — для чего ты завел весь этот разговор?
— Не хочу, чтобы между нами оставалась недосказанность. Если начинать общение заново, то с чистого листа.
— Думаешь, мне полегчало, после таких откровений.
Смолин качает головой:
— Уверен, что нет. Прости.
— За что ты просишь прощения, Кир? За то, что сейчас сказал или за то, что делал раньше?
— За все. Я много ошибок сделал, и то, где мы сейчас оказались – результат моих действий.
Представляю, как сложно ему было это сказать. Как сильно пришлось наступить себе на горло, чтобы признать свою вину.
Наверное, мне должно было полегчать после извинений. Узел в груди должен был ослабнуть, изо все мест вылезти солнечные ромашки и счастье, как цунами, смыть меня к чертовой бабушке.
Наверное…
Но нет.
Я снова смотрю в окно, пытаясь разобраться со своими ощущениями. Дрожу, как кролик в загоне с волком, все четче и четче осознавая истину:
— Знаешь, Кирилл, я сейчас в одном убедилась. Решение с тобой развестись – было самым правильным в моей жизни, — оборачиваюсь к нему, — и я ни за что, никогда не сунусь в эту западню второй раз.
Взгляд Смолина мрачнеет.
— Никогда не говори никогда.
Я прекрасно знаю эту поговорку, но не могу представить, что должно случиться, чтобы трещина между нами заросла. Мне попросту не хватает фантазии.
— Я рада, что мы все обсудили. Не хочется враждовать с отцом своего ребенка. Уверена, что мы сможем общаться мирно. Обещаю не путаться под ногами и не мешать.
— Ты не мешаешь…
— Твоей личной жизни, — перебиваю, заканчивая свою мысль, — С губастыми или нет, но ты волен встречаться с кем угодно… Я тоже. Надеюсь, ты не забудешь об этом и не станешь вставлять палки в колеса, когда у меня появится время на личную жизнь.
