К пятому или шестому полному вздоху, я приподнялась. Но была слишком напуганной, чтобы встать. Мне нравилось быть здесь, внизу, подальше от его убийственных пальцев.
Фокс бродил, что-то бормоча себе под нос. Его взгляд сменился от смертоносного к раскаивающемуся. Остановившись за столом, он зарычал:
— Я не хотел этого делать, — он разжал и сжал кулаки с нерастраченной энергией. — Ты спровоцировала меня. По крайней мере, сейчас ты знаешь, что случится. Не ослушивайся меня. В следующий раз, у меня может не быть сил, чтобы остановиться.
Его лицо исказилось. Гнев увеличивался в нем, проталкивая меня через небольшое расстояние между нами. Мое сердце билось ускоренно, и я не могла отвести взгляда. Он поймал меня в ловушку своих глаз, сея хаос в моих эмоциях.
Я покраснела, опустив взгляд.
— Мне жаль, — прошептала я. Нервно поднявшись на ноги, я сбросила глупые туфли, чтобы встать босиком на шелковистые нити ковра. Лучше бежать. Лучше спасаться бегством.
— Я не хотела ослушаться.
Я хотела проклинать его за то, что он причинил мне боль, а не извиняться, но его раскаяние было настоящим. Оно отражалось в комнате, вибрируя в его мышцах. Он смотрел на меня с опаской, как будто я могла убежать в любой момент. Это было его виной, целовать меня так сладко, так нежно. Для мужчины, который носит насилие, как свою настоящую личность, мой разум не мог смириться с тем, как он меня целовал.
Пробежав трясущимся пальцем по нижней губе, я попыталась забыть. Попыталась игнорировать неловкость, странное решение и сладкий пыл, что был на его языке. Если бы я не знала, я бы сказала, что это был его первый поцелуй.
Пробует, изучает, выясняет, как это делать.
Я шире раскрыла глаза, глядя на Фокса. Идея о нем, как никогда никого не целовавшего, была абсурдной. Этот мужчина не целовал. Он грабил и брал.
Тогда почему я целовала совершенно другого мужчину, а не стоящего передо мной сейчас?
Мое сердце снова выделяло маленькие пузырьки отчаяния. Быстро возросла нежность материнского инстинкта. Я хотела прорваться через его внутренний беспорядок и стать ему человеком, которому он мог бы исповедаться, а я бы его выслушала и разделила его бремя.
Потому что он был обременен. Сильно.
Его грубость и шрам не пугали меня. Он сочинил ложь, а зловония лжи никогда со мной не срабатывали.
У него в глазах появились вспышки эмоций.
Мое сердце колотилось о ребра. Сделав осторожный шаг вперед, и игнорируя синяки на своей шее, я спросила:
— Ты в порядке?
Он широко раскрыл глаза и рассмеялся:
— Ты спрашиваешь, в порядке ли я? Не должен ли я спрашивать это у тебя?
Я пожала плечами.
— У нас у всех есть спусковые крючки. Я поверила, когда ты сказал, что не хотел меня обидеть.
Он замер, как будто я поставила его в тупик.
— Если у нас у всех есть спусковые крючки, ты тоже должна его иметь. Какой твой? — его голос оставался обманчиво спокойным.
Я не поддалась на наживку раскрывать свои секреты, я еще не готова.
Покачав головой, я ответила:
— Это не имеет значения. Я обещаю, что не прикоснусь к тебе снова. Я вижу, что это для тебя проблема. Я выучила урок.
«И я разберусь в причине этого».
Фокс стиснул зубы. На секунду я подумала, что он прикажет мне уйти, и что он передумал меня покупать.
Наконец он кивнул.
— В таком случае, давай продолжим.
В жизни были некоторые вещи, которые имели смысл, и другие, не имеющие никакого смысла. Большая часть моей жизни не имела смысла: у меня не было свободы и права на будущее. Я подчинялся приказам: спал, когда мне говорили: «Спи», ел, когда мне говорили: «Ешь» и убивал, когда мне говорили: «Убей».
Но мое беспощадное состояние, холод, что заключен в моей жизни, дали трещину и начали таять.
И все это из-за одного человека.
Одного человека, который меня не боялся. Одного человека, который толкал меня за мои пределы и помог мне найти путь к выздоровлению.
Одного человека, который мог бы сделать это лучше.
Я знаю, что это только вопрос времени, прежде чем я разрушу это. Я не был достаточно сильным, чтобы это остановить.
Сегодня вечером я сделал одну вещь, которая, по крайней мере, придала всему смысл.
Я купил девушку.
И никогда не отпущу ее.
Я не мог встретиться с ней взглядом.
Я не мог смотреть на красные отметины на ее шее без чувства вины. Не было никакого оправдания в том, чтобы бросить человека на пол и душить его в середине поцелуя.
Мой первый гребаный поцелуй, и я его испортил.
«Ты не должен был делать то, что они приказывали». Я не должен был поверить им, когда они сказали, что нельзя вернуться.
Не было никаких установок или наставлений, чтобы сломать то, что натренировали во мне за двадцать два года. Они создали машину и все, кем я был, перестало существовать. Этот поцелуй только что доказал это.
Я купил женщину и, вероятно, убью ее прежде, чем она это заметит.
Мое сердце сжалось от этой мысли. Я не знал ее, но она уже дала мне что-то невероятное. Она поцеловала меня без какого-либо барьера, своим языком обнажила все свои потребности и мечты, когда облизывала меня со страстью. Она прижалась ко мне своим телом, и ее тепло послало моему члену пульсацию с первым предэякулятом, которым я наслаждался в своей жизни. Все это потрясло меня, и я погрузился мыслями в поцелуй, стараясь понять, как наклонить голову, как далеко я могу зайти без того, чтобы столкнуться зубами.
Я сжал руки в кулаки от ненависти к самому себе. Ожидая слишком многого, я думал, что она предложит мне нечто удивительное.
Я ослабил свою бдительность, сломал свой контроль. Одно прикосновение. Одно простое прикосновение заставило меня вернуться к тому, кем я был раньше, и использовать против себя свою вторую сущность.
Зел потерла шею, прикрывая своими густыми волосами большинство синяков.
— Все в порядке. Я принимаю твои извинения. Ты не должен выглядеть, как будто кто-то пришел и избил тебя.
«Как она догадалась?»
Я зарычал, отходя:
— Ты ничего не знаешь. Прекрати пытаться понять меня.
Я ненавидел, что должен был находиться под контролем, но каждый раз, Зел крала его у меня. Либо своим характером, либо пониманием, либо своей силой. Я был на шаг позади и чувствовал себя чертовым шутом.
Я хотел кричать на нее, чтобы позволить себе иметь над ней власть, но в то же самое время, мне нужно было оставаться сильным. Мне нужно было все мое мужество, если у нее был хоть шанс спасти меня.
