— Я уже сказал, перестань из-за этого переживать, — твердо ответил герцог.
— Я стараюсь, — вздохнула Анна, — ты готов забыть про мою ошибку, но та леди будет теперь ненавидеть меня, хотя это и неправильно, потому что я твоя жена.
— И как твой муж, могу совершенно честно сказать, что тот случай меня совершенно не волнует и не имеет для меня никакого значения.
Они вышли из кареты, и поскольку было уже за полночь, герцог не пошел в салон, чтобы выпить на ночь бокал хереса, а поднялся наверх по лестнице вместе с Анной.
Их спальни располагались рядом и соединялись дверью, которая была заперта.
Они остановились возле первой двери, за которой находилась спальня Анны.
— Спасибо тебе за прекрасный ужин и за то, что ты рассказал мне о стольких вещах, — улыбнулась Анна.
— Это я тебя должен благодарить, — ответил герцог. — Наш разговор оказался очень интересным и крайне необычным.
— Ты хочешь сказать, что у тебя не было подобных разговоров раньше, с другими людьми?
— Те разговоры были совсем другими, — улыбнулся ей в ответ герцог. — Я очень рад, что ты такая необычная женщина, я бы даже сказал загадочная.
— Значит, я тебя не утомила?
— Конечно, нет! И я могу честно признаться, что ни секунды не чувствовал себя утомленным за все время нашего знакомства и мне ни разу, ни капельки не хотелось быть рядом с кем-нибудь, кроме тебя.
Анна вновь ослепительно улыбнулась и бросила на него лукавый взгляд.
— Сейчас ты заговорил как француз. Мне помнится, ты утверждал, что англичане обычно не говорят комплиментов.
— Считай, что я исключение из правил.
— Разумеется, — согласилась Анна. — Прошу тебя… поскольку мне так нравятся комплименты, ты можешь почаще забывать о том, что ты англичанин?
— Только если у меня будет повод для искренних комплиментов.
— Искренний комплимент или нет, я сразу догадаюсь, — ответила она. — Но если честно, то любой комплимент лучше, чем никакого.
Герцог рассмеялся, взял руку Анны и поднес ее к своим губам.
— Позволь мне сказать еще раз, — сказал он, — я восхищаюсь твоим умом и наслаждаюсь твоим смехом.
Он поцеловал руку жены, прижавшись своими теплыми губами к ее мягкой нежной коже.
Целуя Анне руку, он невольно подумал о том, какими должны быть ее губы. Не поцеловать ли ему ее по-настоящему, так, как муж целует жену?
Но решил, что для этого еще слишком рано, сама Анна явно пока что не проявляет желания целоваться с ним.
Герцог поднял голову и, продолжая удерживать руку Анны, со вздохом произнес:
— Доброй ночи, моя дорогая. Приятных снов. Завтра нас ждут новые приключения и радости.
— Я с нетерпением буду ждать, когда наступит завтра.
Она сказала это с удовольствием, но бесстрастно и мягко высвободила ладонь из руки герцога.
Затем нежно улыбнулась и повернулась к двери своей спальни.
Он смотрел, как за порогом исчезает шлейф ее платья, затем пошел к своей двери.
Его не покидало ощущение, что он теряет в эту секунду нечто такое, что никак не должно ускользнуть от него. Но он сказал себе, что это всего лишь его фантазии.
Пока слуга помогал ему раздеться, он непрестанно думал об Анне.
Когда их яхта под всеми парусами входила в Черное море, герцог наблюдал за лицом Анны, замечая какой-то новый, необычный восторг в ее глазах.
Не забыв о намерении найти ключи к прошлому Анны, он совершенно неожиданно получил один из них, когда они приехали в Ниццу.
Когда они вышли из своего личного, прицепленного к скорому поезду вагона, один из слуг герцога уже ожидал их с каретой и лошадьми у выхода с вокзала.
Утро выдалось солнечным, поэтому верх кареты был поднят, и вместо него над головами седоков был раскрыт легкий полотняный навес, защищавший их от солнечных лучей. Они тронулись, и вскоре перед ними открылось бескрайнее изумрудно-синее море. Проехав через город, карета начала подниматься по склону холма, на котором стояли частные виллы, и тут герцог услышал, как Анна неожиданно ахнула:
— Кипарисы!
В ее глазах герцог прочитал удивление и восторг. Она не могла оторвать взгляд от кипарисов, тянувших к небу свои зеленые пальцы, и словно не замечала видневшихся на горизонте прекрасных заснеженных вершин Альп.
Герцог воздержался от вопросов, которые могли бы смутить Анну, чувствуя, что она не станет отвечать на них.
Вместо этого он просто наблюдал за женой. Разгадка ее тайны начинала занимать его все сильнее, такое расследование выпало на его долю впервые в жизни.
Герцог принялся размышлять, почему Анну так поразил вид кипарисов.
Эти деревья широко распространены во Франции и Италии. Потом Ворона осенило.
Он вспомнил, что узнал во время поездки в Россию об истории этой страны и ее царях.
В одной из книг герцог прочитал, что высокие стройные кипарисовые деревья первой в России начала выращивать императрица Екатерина во время поездки с князем Потемкиным по южным окраинам своего государства.
От тех деревьев берут начало кипарисовые рощи и аллеи, без которых теперь невозможно представить ландшафт Крыма.
Городом, наиболее тесно связанным с кипарисами, была Одесса.
Герцог почувствовал от своего открытия такой восторг, словно его лошадь только что выиграла скачки или он сам одержал победу на боксерском ринге.
«Мы должны плыть в Одессу!» — решил он про себя, но не стал говорить об этом Анне. Пусть это будет для нее сюрпризом.
На вилле в Ницце они провели всего два дня, герцогу не терпелось проверить догадку относительно Одессы. На третий день рано утром яхта подняла якорь и отправилась в первый порт назначения — Вильфранш.
Утро было ясным, солнечным, вскоре стало очень жарко, но, к счастью, с моря дул освежающий бриз.
Анна восхищалась яхтой совсем как ребенок, словно маленькая девочка, получившая в подарок новый кукольный домик.
Из немногих сказанных ею слов герцог понял, что ей уже доводилось бывать на судне, но оно явно не было частным.
Спешить было некуда, и они медленно шли под парусами вдоль побережья Италии, время от времени делая остановки в маленьких портах, чтобы сойти на берег и полюбоваться местными видами.
Герцогу не хотелось пока везти Анну в какой-нибудь крупный город, например в Рим или Неаполь. Он решил, что даже Помпеи могут подождать до другого раза.
К тому времени, когда они достигли островов Греческого архипелага, герцог с удивлением понял, что быть с Анной наедине ему намного приятнее, чем среди толпы и уличных зевак.
И тогда он признался самому себе, что влюбился в свою жену.
