Митч ничего не знал об этих деталях. Для него история началась с того момента, когда он сделал свой первый вдох.
— Вы только посмотрите на нее, — продолжал Даррил Румбау. — То, что вы видите, это никакой не снобизм. Это страсть, это почти сумасшедшая гордость.
Я посмотрел. Она была красива семь лет назад, но Боже мой! — сейчас она была прекрасна, эта холодна ведьма, рядом с которой любая другая женщина в зале казалась второразрядной простушкой. Нас разделяли тридцать ярдов, и тем не менее, когда наши взгляды на короткое мгновение пересеклись, я почувствовал, как во мне что-то поднимается и начинает жечь, и то была отнюдь не ненависть, как я решил первоначально, а нечто совсем противоположное — любовь, превратившаяся позже в яд и сжигавшая вместе с ядом настоящим мое нутро последние семь лет.
— Хотели бы встретиться с ней, Митч? — спросил Даррил.
— Вы шутите. Мисс д'Оберон не моего круга.
— Она любезна и снисходительна.
— Благодарю вас, но она знает свое генеалогическое древо тысячу лет назад. Я не знаю даже собственного отца. Как и матери.
Он улыбнулся, сочувственно похлопал меня по плечу и сказал, что ему нужно удалиться и встретить вновь прибывших гостей.
— А вы развлекайтесь, — добавил он.
— Спасибо. Замечательный вечер.
Даррил был состоятельный поэт. Точнее, он унаследовал большое богатство и сетовал на то, что его не посещает муза. Я ему нравился. Как и мой суперпорошок.
В баре я столкнулся с хорошенькой девушкой в хлопчатобумажном комбинезоне; которая пыталась поговорить о сказочных романах, населенных эльфами и сентиментальными кроликами. Узнав, что Митч ничего не знает о подобных милых волшебных существах, она разочарованно отошла в сторону.
Я прохаживался по залам, обмениваясь короткими репликами с хирургом-косметологом, с довольно известной певицей, с создателем игровых телевизионных шоу, с иранским миллиардером и с психиатром из Лос-Анджелеса.
Я видел, как некий высоко стоящий в мировой табели о рангах теннисист продемонстрировал эффектный удар слева своей пьяненькой жене.
Я угостил бифштексом принадлежащую Даррилу пару русских борзых.
Я осмотрел комнату. В углу стояла тридцатифутовая рождественская елка. Витражные стекла вверху были расписаны под Шагала. Здесь находился огромный орган, пол был устлан дорогими восточными коврами. Люди ходили по ним, роняли на них еду и проливали напитки.
Это был мой одиннадцатый праздничный выход за последние девять дней, причем самый грандиозный — так сказать, венец моих усилий. Я пробивал себе дорогу через многие слои аспенского общества, начиная с загородных пикников туристов, живущих в домах на колесах, пока не попал на этот прием: множество представителей средств массовой информации, продюсеры и директора, рекламные агенты, сценаристы и писатели, поп- и рок- и поп-фольк музыканты, актеры, герои и героини шедевров масс-культуры, альфонсы — конгломерат амбиций, разбавленный спортсменами, бизнесменами, художниками, простаками и наивными девушками. И еще Фрэнком Митчеллом.
Но каким образом оказался здесь Митч — неотесанный парень, темная личность, деляга, делающий деньги на наркотиках, не имеющий никакого отношения к популистскому журналу «Пипл»? Почему он находится здесь, среди этих почти красивых людей? А потому что, продуманно выбрав клиентов, он угостил кое-кого, пользуясь крохотной золотой ложечкой, своим бесподобным суперпорошком. Вряд ли эти состоятельные люди когда-либо приветствовали кого-то другого более горячо, нежели обладателя губительного «снега». Слух о нем распространялся снизу вверх («Боже мой, я только один раз нюхнул этот «снег» — и сразу обалдел»), и Митч встал на лестницу, ведущую наверх.
За последнее время я узнал немало подробностей о Шанталь д'Оберон. До меня доходили якобы сказанные ею слова. Мне не требовалось прилагать много усилий, чтобы что-то узнать о ней; казалось, в городе только о ней и говорили, повторяя ее имя, словно заклинание. Официанты сплетничали о том, что она якобы сказала или сделала накануне вечером. Мужчины в барах рассуждали, что ей нужно («Единственно, что этой сучке нужно, так это хороший…»). Шанталь д'Оберон обладала харизмой; у людей она вызывала неприятие или становилась объектом поклонения на подсознательном уровне.
Созданный ею имидж был до примитивности банален: она отпрыск древнего дворянского рода из Франции (герб д'Оберон выглядел так, словно был нарисован художником из Диснейленда); она блестяще воспитана, образованна, в калифорнийском имении ездит на первоклассных лошадях. Там же она любит выпускать хорошо обученного сокола-сапсана и пишет историю Порт-Рояля — французского монастыря. Согласно утверждению моего хозяина-поэта, у Шанталь одна обязанность в этом мире — жить красиво. Иной раз трудно было поверить в то, что когда-то эта женщина была проституткой.
Разумеется, в городе попадались и скептики (больше среди женщин, нежели среди мужчин), которые считали, что она ловко втирает очки; но у суровой правды мало шансов выстоять против красивой фантазии.
На протяжении всего вечера Шанталь находилась в окружении поклонников и льстецов — мужчин и женщин, которые если не раболепствовали перед ней, то во всяком случае относились к ней с неординарной почтительностью. Ее телохранителем («телохранитель, секретарь, компаньон и массажист», как деловито охарактеризовал его Джейм Менуаль из «Скорпиона») был высокий широкоплечий мужчина лет сорока — несколько грубоватого вида, но по-мужски достаточно привлекательный. Почти весь вечер он находился рядом с ней; в нем не чувствовалось напряженности, он все время молчал, тем не менее бросал пронзительные взгляды на каждого, кто домогался внимания его патронессы. Он ощупывал глазами людей на манер полицейского или сыщика. Майк Крюгер. Он когда-то отбывал небольшие сроки за попытку изнасилования, за присвоение чужой собственности, за подделку чека; других обвинений против него не было — обвинение за убийство было снято, когда исчез главный свидетель.
Весь вечер он подносил Шанталь шампанское, закуски, подводил к ней гостей. Незадолго до полуночи он пересек комнату и сказал, что леди хотела бы поговорить со мной. Нельзя сказать, что это было сделано грубо — это было сделано достаточно учтиво, если учесть, что он выполнял королевский приказ. Спокойный, негромкий голос, выдержанные манеры, но глаза его пробежали по моему лицу, словно тарантулы. Лично я не откликнулся бы на подобное приглашение, но Митч ответил согласием.
Крюгер представил ей меня и отошел на несколько ярдов в сторону.
