Интересная парочка. В другой раз Иван Антонович с удовольствием бы за ними понаблюдал. Он не стал ходить вокруг да около. Поздравив Залесского с днём рождения, просто сказал, что до недавнего времени здесь работала его племянница Зоя Щербакова, о которой и пришёл поговорить.
При упоминании о Зое выражение приветливого ожидания на лице Залесского сменилось на подозрительно-злобное, и только почтенный возраст посетителя и его отношение к американской научной элите не позволило хозяину кабинета указать Слуцкому на дверь.
— Да, работала. Теперь не работает. Умерла! — сказал он с вызовом.
— Игорь Петрович, я вижу, что с моей племянницей вы связываете что-то для себя неприятное. Прошу вас сказать мне, что?
— О мёртвых либо хорошо, либо ничего.
Залесский многозначительно посмотрел на часы, давая понять, что пора заканчивать неприятный ему разговор. Инна, до тех пор молча сидевшая на кожаном диване, картинно сложив длинные ноги, вдруг не по-праздничному взглянула на мужа и тоном, близким к скандальному, спросила:
— А почему, собственно, ты не хочешь сказать всё как есть?
— Иннок, не надо в это вмешиваться. Я сказал, что не желаю об этом говорить! — спокойно, но твердо сказал Залесский.
— Ну и чего ты добился своим молчанием благородным? — продолжала наступать «Иннок». — Нужно было сразу обратиться в милицию, а не к какому-то парнише. И деньги, глядишь, нашлись бы, и Костя Лапин, возможно, не погиб…
Она повернулась к Ивану Антоновичу и стала пояснять ему ситуацию таким тоном, словно разговаривала не с ученым мирового уровня, а с умственно отсталым:
— Вашей Зое мой муж, Залесский Игорь Петрович, шестнадцатого января в пятницу оставил деньги перед своим отъездом в командировку. Они предназначались для того, чтобы в понедельник девятнадцатого января — это, прошу заметить, день моего рождения — в ювелирном магазине была оплачена одна вещь. Для чего вашей Зое следовало взять вон из того сейфа, — она сделала изящный жест ручкой, ткнув пальчиком куда-то в глубь кабинета, — конверт с деньгами и привезти его мне… или прислать с водителем — неважно… В результате деньги исчезли, но муж посчитал, что подавать в милицию официальное заявление бессмысленно, потому что прямых улик против Щербаковой нет. А через день, в воскресенье, она погибла. Тогда он попросил ее дружка вежливо поинтересоваться у родственников, не знают ли они случайно что-нибудь о деньгах, которые опять же случайно могли попасть ей в руки перед смертью. Что этот дружок там накопал — неизвестно. По непонятному стечению обстоятельств, или я уж не знаю почему, он тоже умер. И тоже, представьте, трагически! Может, есть ещё третий фигурант, который из-за десяти тысяч долларов холодно убирает подельников? — Инна замолчала и требовательно посмотрела на мужа. — Ты помнишь, кстати, что так ничего и не подарил мне на день рождения?
Она гневно сверкнула глазами, но не нарушила картинной позы.
Слуцкий смотрел на неё как на говорящую жабу. И следующий вопрос обратил не к ней, а так, в воздух:
— Как умер Костя Лапин, вы знаете?
Залесский всё же решил принять участие в разговоре:
— Так вы, насколько я понимаю, намерены заняться расследованием?
Слуцкий кивнул.
— Но что же вы расследуете, интересно, если о смерти Лапина только что узнали, и о пропаже моих денег тоже? Ведь так?
— Дело в том, Игорь Петрович, это, знаете ли, долгая история… В общем, у меня есть подозрения, что смерть Зои не случайна. Вот почему я здесь.
— А какие подозрения? — нестройным дуэтом спросили Залесские.
— Пока ничего определённого сказать не могу, а мои подозрения могут оказаться полной ерундой, — тихо сказал Слуцкий.
Он вдруг почувствовал дурноту и ослабил узел галстука. Его движение не осталось незамеченным — Залесский подошёл к окну и на четверть приоткрыл. Инна встала с дивана и, уперев руки в стройные бёдра, приблизилась к Ивану Антоновичу.
— А с какой стати, собственно, МЫ должны вам помогать? — возмутилась она. — Вы, как и ваша племянница или кто там она вам, держите нас за дураков! Так, что ли? И что это за маскарад с галошами?
— Замолчи! — цыкнул на неё Залесский.
Инна недоумённо посмотрела налево-направо, словно в поисках ещё одного участника разговора, на кого муж мог так грубо прикрикнуть. Сообразив, что окрик предназначался ей, она с возмущённым видом подхватила шубку и выплыла из кабинета, громко хлопнув дверью.
— Господи! Игорь Петрович! — Слуцкий в ужасе схватился за голову. — Это я виноват… Простите меня! Господи, в такой день, — забормотал он.
В Залесском взыграла вдруг мужская гордость и солидарность. Он пересел в другое кресло, поближе к Слуцкому, и самым любезным тоном продолжил разговор, наконец-то обратившись к гостю по имени-отчеству:
— Пустяки, Иван Антонович, бывает. Бабам иногда нужно давать по мозгам. В наше время, во всяком случае, — пояснил он доверительно. — Так… На чём мы остановились? На Лапине! Перед сном, значит, он выпил снотворное, потом поставил на огонь ковшик с водой. Может, наоборот — сначала поставил, потом выпил снотворное. Но главное — заснул и забыл, что на плите что-то есть. Ковшик тем временем перевернулся, вода затушила огонь, а газ продолжал поступать… Утром соседи вызвали «службу спасения», но он уже был мёртв. — Залесский закурил. — Подозрительно? И да, и нет. Нет — так как всякое бывает. Да — потому что он, как и Зоя, имел отношение к пропавшим деньгам. Я ведь сам попросил его выяснить у родственников девушки, что им известно. Вот, Иван Антонович, это всё! Больше ничего не могу вам сказать. Не знаю просто.
…Слуцкий вернулся в гостиницу. В ресторане ужинать не хотелось.
По дороге зашел в самый простецкий магазин и купил набор продуктов, которыми обожал лакомиться в семидесятых — «любительская» колбаса, сливочное масло, серый хлеб, горчица столовая и тульский пряник. Со сладким чаем — симфония! Так говорила его покойная жена.
Завтра улетит в Воронеж. Там не будет Щербаковых с их жутковатыми проблемами, только он и воспоминания о Лиде. Он принесёт цветы на её могилу и будет рассказывать жизнь своей дорогой жене. Все, что произошло с ним за долгие, долгие годы. Расскажет, как быстро он состарился после её смерти, какая хорошая у них выросла дочь, как нашёл внучку и очень обрадовался. Но всё снова оказалось сложно. Так сложно, что ему не распутать…
— Алло, Дед! Привет! Еле дозвонилась — тебя целый вечер в номере не было.
— Да, девочка, завтра в Воронеж улетаю. Дела кое-какие делать пришлось.
— Так ты самолетом?
— Паровозом-то уютнее, конечно. Но очень уж долго получается.
— Дед! Валерка сегодня на машине домой приехал. Представляешь! Я из окна всю её рассмотрела. Красивая — жуть! Серебряного цвета, салон, Валерка говорит, синий кожаный. В общем, спасибо тебе огромное!
— Сигнализацию-то поставил, как собирался?
— Да. Классная такая. Дистанционная. Уть — и готово. Здорово! Но ты завтра сам всё увидишь. Валерка, как и обещал, будет твоим шофёром, пока ты в Москве. Завтра в аэропорт отвезёт. Не отказывайся, а то он обидится. Во сколько лимузин подавать?
— Ну пускай к восьми утра подъезжает, — не стал возражать Иван Антонович.
— Целую тебя. Возвращайся скорее. Ждать буду…
Без пятнадцати восемь Валерка позвонил Слуцкому и спросил, можно ли к нему подняться, чтобы взять дорожную сумку. Виноватый взгляд, нервное покашливание в кулак и высушенные недосыпом глаза, Иван Антонович заметил сразу, как только Валерка появился на пороге и с мультяшной быстротой стал дрыгать носком ботинка. Он вообще был крайне суетлив: то молнию на куртке теребил, то топил в воротнике подбородок, чтобы через секунду задрать его к потолку, то проверял упругость кроватного матраца и даже воду спускал в унитазе. Наконец его вниманием безраздельно завладели флаконы с парфюмом, расставленные на мраморной столешнице.
— Можно понюхать, Иван Антонович?
— Валяй!
— Обалденный запах!
— Какой именно?
Валерка ткнул пальцем в «Шанель Аллюр».
— А можно пыхнуть разочек?
— Что сделать? — засмеявшись, переспросил Слуцкий.
— Ну… брызгануться.
— Брызганись давай, и поехали.
— Вы не волнуйтесь. Я вас быстро домчу. Ой, запах… Чума!
— Да возьми ты его себе!
— Правда? Вот спасибо!
В лифте Валерка кривил голову набок и всё нюхал край надушенного воротника. С парфюмом он явно переборщил. Пожилая немецкая пара, которая вошла с ними в кабину, улыбаясь и помахивая рукой перед носом, изображала, как сильно они наслаждаются ароматом.
— Зер гут! — сказал ему немец на прощание.
— Натюрлих! — легко отозвался Валерка.
Новенькую серебряную «семёрку» Слуцкий оглядел с одобрением.
