Луи де Берньер - Дочь партизана

Я обмерла, а он говорит: «Вот так вот».

Я думала, говорю, ты меня любишь.

У него такое лицо сделалось, будто я жахнула его сковородкой. Повисло долгое молчание, мы друг на друга таращимся, Фрэнсис раздумывает, что бы такое сказать, и наконец говорит: «Надо было подождать, пока я сам это скажу».

Я не отвожу взгляд. Ты, говорю, так меня трахал, как будто любишь. А он опять: «Все равно надо было подождать, пока я скажу».

«Почему?»

«Если подталкивать, оно перекатится через край, упадет и разобьется».

Я озлилась. Не знаю почему. Может, от безысходности, от того, что все мои планы и надежды псу под хвост. Саданула ногой по каютной двери, заорала: «Ты говнюк! Британец хренов! Сраный блядский англичанин!» – потом кое-что добавила на сербскохорватском, потом схватила кухонный нож и воткнула в стол, потом стала искать, что бы выкинуть за борт, и выкинула тарелку и чайник, и тогда Фрэнсис крепко схватил меня за руки, я даже не ожидала, что он такой сильный, но все равно лягалась, а он даже не шелохнулся и все держал меня, пока я не выдохлась и опять не заплакала. На берегу маячили белые утесы, и я вспомнила, что папа всегда мечтал их увидеть, но вряд ли увидит, и расплакалась еще пуще. Перегнулась через леер, хотела броситься в море и распрощаться с этим дурацким миром.

Фрэнсис свернул паруса, и яхта просто качалась на воде. Я всегда это терпеть не могла. «Послушай, – сказал Фрэнсис, – дело не в том, что я не хочу нарушать закон. Я не хочу попасться. Будь моя воля, таких, как ты, я бы не гнал, а силком привозил. Но меня поставят на учет, если поймают, и бог его знает, какое будет наказание».

Ладно, говорю, отвези меня во Францию и где-нибудь высади. Теперь мне все равно.

Фрэнсис поднял паруса, и мы понеслись. Миновали Норт-Форленд, я гадала, что со мной будет. Шарахаясь от больших кораблей, приближались к устью Темзы. Ты, спрашиваю, в Лондон меня везешь? «Рехнулась, что ли?» – ответил Фрэнсис.

Оказалось, он решил вернуться обычным маршрутом, чтобы не вызывать подозрений. Всегдашние переговоры по рации и все такое.

Сразу за Феликстоу бросили якорь и стали ждать прилива, там полно плавучих отмелей, и Фрэнсис рассказал свой план. Я собрала вещи, оглядела яхту, где все стало родным, и почувствовала, что уже по ней скучаю. По всем этим милым деревяшкам-медяшкам. Ничего, думаю, когда-нибудь выйду за Фрэнсиса, стану британской гражданкой, вернусь на яхту и мы снова уйдем в море. Пусть я люблю его не так, как любила Алекса, все равно он мне нравится и чертовски хорош в постели. Мы с ним ладим, так почему бы нет? Наверняка из него выйдет хороший отец.

Мы вошли в устье Оруэлла, на моторах Фрэнсис шел прямо вдоль берега, понимаешь? Потом остановились, бросили якорь, Фрэнсис спустил на воду маленькую шлюпку. Она качалась на волнах, а я переживала, что лодка царапает лакированный борт.

Фрэнсис забрался в шлюпку и придержал короткий трап, чтобы и я слезла. «Ты хоть понимаешь, какую дурь мы затеяли?» – спросил он, когда я села в лодку. Вытравливая канат, он погреб к берегу – всего метров сорок от яхты, но казалось, плывем мы очень долго.

Причалили к бетонному пандусу в скользких зеленых водорослях, прям шелковых. В прибрежных зарослях было маленькое кладбище бесхозных лодок. Днищем вверх на чурбаках стоял ржавый остов большого катера. «Если пойдет дождь, спрячься под ним», – сказал Фрэнсис. Наверное, когда-то это было очень изящное судно.

Фрэнсис чмокнул меня в щеку и, перебирая канат, вернулся на яхту. Я смотрела, как он взбирается на палубу, поднимает якорь и запускает мотор. Потом он помахал мне и двинулся к Ипсвичу.

Я ждала часа два. Накатили всегдашние страхи: вдруг он меня бросил? вдруг с ним инфаркт? вдруг он разбился? вдруг заявит в полицию? Я сидела в кустах, смотрела на сгнившие лодки и думала о том, что в итоге все распадается на куски. Наконец на машине приехал Фрэнсис и забрал меня. Он прошел таможню и поставил яхту на стоянку. «Уложил в постель», как он выражался. Я ему так обрадовалась, что опять заплакала.

Крис меня слушал, а потом спросил:

– И куда вы отправились?

– У Фрэнсиса был дом неподалеку от Ипсвича. Славный такой дом в деревушке Бентли. Тамошний паб назывался «Обстоятельства переменились»[42]. Я это запомнила. Потешное название. Деревушка нормальная. Мне нравилась, хотя ничего особенного. Тишь да гладь. С Фрэнсисом я прожила два года.

– И что потом?

– Опять я. Как обычно, все изгадила. Мне надоело.

– Надоело?

– Понимаешь, торчать в одном и том же месте, спать с одним и тем же мужчиной, которого не особо любишь, автобусом мотаться в Ипсвич и обратно, да еще ни хрена никакой работы, одна и та же жратва и одни и те же разговоры. Как всегда, я напортачила.

– По крайней мере, ты это понимаешь, – сказал Крис. – А я вот про себя никак не пойму. Не Понимаю – с заглавной «П». Мне намекают-намекают, а я не обращаю внимания.

– Нет, с Фрэнсисом было хорошо. Знаешь, он меня любил и оттого сочинял хорошее фуфло. На следующий год мы опять ушли в море, три месяца плавали и тем же способом вернулись. Без всяких хлопот, лишь посмеивались. Ей-богу, отличное было приключение.

– Но ты его закончила?

– Закончила. Хотелось чего-то поинтереснее. Ну, там, Лондон, Букингемский дворец, Британский музей, умные разговоры о высоком, метро, театр, богачи в красивых машинах, потрясающий роман с кем-нибудь невероятным – Миком Джаггером или принцем Чарльзом. Фрэнсис не хотел меня отпускать, даже плакал, умолял остаться, говорил, что любит, и обещал жениться. Но ты ж меня знаешь – дурья башка. Я очухалась, когда было слишком поздно. Потом локти кусала, что все испоганила и причинила боль человеку. Идиотка, все о прекрасной любви мечтала. А Фрэнсис помог мне найти жилье в Лондоне, внес задаток и дал шестьсот фунтов на первое время. Несмотря на то, что я его так лягнула.

– Но он ведь принял бы тебя обратно? – спросил Крис.

– Наверное, но когда мы опять свиделись, он уже был женат и вполне счастлив. «Роза, я вправду тебя любил», – сказал он. Если б я появилась на год раньше, может, все и сложилось бы, но я думала, он меня не захочет. Зачем ему такая сдалась? Я же испакостилась. Вот как я думала после того, что произошло. Я бы не приняла того, кому хватило бы глупости принять меня. Я могла позвонить, но всякий раз подходила к телефонной будке, снимала трубку, а потом вешала обратно и говорила себе: не сейчас; иногда подолгу ошивалась возле будки, а потом появлялся кто-нибудь, кому приспичило позвонить, и я уходила прочь, все отложив на завтра.

– Со мной такое часто бывало, – сказал Крис и, помолчав, спросил: – Что значит – «зачем такая сдалась»?