Но это подтверждение того, что он наконец отвел отцу место в своей жизни, не исправило Сариного настроения.
— Я надеюсь, — машинально ответила она, вставая с кровати и направляясь к двери.
Когда она спустилась вниз. Грея в кухне не было; она вышла в холл и увидела свет под дверью его кабинета.
Она постучала и, когда Грей открыл дверь, сказала быстро, не гладя на него:
— Робби ждет, чтобы вы ему почитали.
И ушла, не ожидая ответа. Зачем? Она слишком хорошо понимала, что совершенно ему не нужна, он терпит ее только ради Робби. Она же видит, как он к ней относится, и уже не заблуждается на этот счет.
Да, у них была близость, но это была близость чисто сексуальная, чувства здесь роли не играли. Она решительно не хотела обманывать себя: все, что произошло, не имело для Грея никакого значения.
Сара услышала, как он поднимается по лестнице, но осталась на кухне, рассчитывая, что когда он спустится вниз, то пройдет прямо к себе в кабинет. Они жили под одной крышей, но, как только Робби ложился спать, оставались каждый на своем месте: она в кухне или у себя в спальне. Грей обычно работал в кабинете.
Сара сделала вид, что читает газету, напряженно прислушиваясь, когда закроется дверь кабинета — как символ того, что он вычеркивает ее из своей жизни.
Вдруг в дверях появился Грей.
— Я… я уезжаю на несколько дней, — сказал он резко. — По делам; боюсь, это неизбежно…
Что тут сказать? Напомнить об обещании, которое он ей дал, чтобы она согласилась переехать сюда?
Она хотела что-то объяснить, но остановилась, поняв, что это пустая трата времени. Как же он может бросать Робби именно в тот момент, когда мальчик начинает привыкать к нему?
— Это действительно необходимо? — только и могла она спросить.
Румянец залил его лицо.
— Да, необходимо, — ответил он кратко. Он избегал ее взгляда, и она почувствовала, что он что-то недоговаривает, неоткровенен с ней. — Я уезжаю завтра, рано утром.
Сара упрямо сжала губы, но не успела ничего сказать, когда он добавил:
— Я уже все объяснил Робби и думаю, он все понял. Меня не будет месяц.
Месяц! Она глубоко вздохнула, не в силах возражать. Он оставлял Робби под ее опекой.
Ложась спать, Сара с горечью подумала, что хорошо бы и ей понять то, что понял Робби. Грей обещал ей, что будет в первую очередь думать о Робби. Она всегда считала Грея человеком слова.
А теперь он спокойно заявляет, что уезжает на целый месяц. Конечно, спокоен он не был, это нужно было признать. Он очень волновался, казалось, был на пределе. Но зачем же уезжать сейчас, когда все только начинает налаживаться?
Ах, если бы ей достало смелости спросить его об этом! Но даже ради Робби, который стал ей очень дорог, она не сможет решиться на такое.
Она опять тяжело вздохнула, вспомнив слова Робби: если бы вы стали моей мамой!
А вдруг Грей боится, что она может воспользоваться любовью Робби к ней?..
Она ничего не видела от слез. Не должен Грей так плохо о ней думать! Разве то, что она ни разу не упомянула об их отношениях, не должно было объяснить ему, что она прекрасно понимает — она ему не нужна и вспоминать об этом не надо.
Когда она наконец заснула, лицо ее было мокро от слез, а сердце болело от сознания того, как сильно она любит Грея, но не может рассчитывать на ответное чувство.
Утром, когда она спустилась вниз, его уже не было. На столе лежала коротенькая записка: он извинялся за внезапный отъезд и благодарил за все, что она сделала и делает для Робби.
И для Робби он тоже оставил записочку — трогательный жест, которого прежний Грей никогда не сделал бы. За завтраком она напоминала Робби об отце, решив укрепить ниточку, которая протянулась между отцом и сыном. И обрадовалась, когда позже Робби заметил:
— Как жаль, что папы нет с нами, правда, Сара?
Она заставила себя улыбнуться, но промолчала, не зная, что ответить.
Прошла неделя. От Грея не было никаких вестей. Мог бы по крайней мере прислать Робби открытку из города, думала Сара.
Дни тянулись медленно и тоскливо; она заставляла себя что-то делать только ради Робби.
В тот вечер она уложила Робби спать; в доме было чисто, ей буквально нечем было себя занять. Она включила телевизор и решила, что, посмотрев новости, отправится спать, но так устала за эту длинную и тоскливую неделю, что заснула в кресле задолго до последних известий.
Там ее и обнаружил Грей, открыв дверь своим ключом. Она спала, свернувшись калачиком, в кресле в гостиной. Она была похожа на девочку — с косичкой и без всякой краски на лице.
Горячая волна затопила его, когда он стоял и смотрел на нее. Он уехал, потому что страдал, живя с ней рядом, но и существовать вдали от нее он тоже не мог.
Спасения от этой любви не было — Грей понял это в тот роковой день, когда, потеряв голову, перестал владеть собой и поддался примитивному чувству самца. Он был измучен страхом за Робби, своей любовью к ней.
Никогда он себе этого не простит… никогда.
Сара пошевелилась, не просыпаясь. Он хотел тихонько уйти, но она вдруг открыла глаза.
— Грей! — Сара не верила своим глазам.
Сердце ее бешено колотилось, голос был хриплым. Она жадно разглядывала его, постепенно понимая, что это — реальность, а не плод ее больного воображения.
Сколько раз, сидя здесь по вечерам, она представляла себе, как он войдет в комнату, бросится к ней, обнимет…
Она заставила себя спуститься на землю.
— Но вы сказали, что уезжаете на месяц…
— Да, сказал. — Голос его прозвучал напряженно: он старался сдержать себя.
Сара внимательно оглядела его: похудел, кожа обтянула скулы, глаза погасли, казалось, он был очень взволнован.
— Я не мог там больше оставаться. — Он с трудом произносил слова, как бы признавая себя побежденным.
Она молчала, удивленная его волнением, и вдруг до нее дошли его слова, и она ответила радостно и сочувственно:
— Вы соскучились по Робби.
— Робби! — Он пристально посмотрел на нее и выдавил со вздохом: — Да, да, я соскучился по Робби, но во сто крат больше мне не хватало вас. Боже мой, Сара! Мне не следовало бы говорить вам это и возлагать на вас еще одно бремя вдобавок к тому, которое вы уже несете. Но когда я вошел и увидел вас, я вспомнил, что держал вас в объятиях, прикасался к вам и вы отвечали на мои ласки. После того как мы с Анжелой расстались, я поклялся, что не позволю, себе никого полюбить и оказаться опять в зависимом положении. Лучше мне вообще обойтись без секса, чем рискнуть ради удовлетворения своих физических желаний связать свою жизнь с женщиной, которая однажды уйдет от меня. Я полагал, что мне это удалось. Я твердил себе, что вообще гораздо лучше буду себя чувствовать без женщины, чем женившись на той, которую я больше не люблю и не уважаю, хотя, возможно, раньше было иначе.
