— Ребята, скажите мне, за что мне такая жизнь? Разве я вас отправила на этот грабеж? Я вам в шутку пересказала разговор и всю жизнь бегу… за вашу дурь, за вашу жадность… у меня ничего не было, ни учебы, ни работы, ни семьи, ни детей…
— Не кипишуй, Ксенька, мы же видим тебя уже два года, как ты тут, вся в шоколаде, с этим богачом крутишь шуры-муры… Мы значит, козлы, а ты на эти кровавые денежки по заграницам катаешься, чистенькая? — пьяные глаза Борьки начали наливаться кровью, — мы свою вину от звонка до звонка! А ты? На чьи бабки? Рожу вон смотрю, перекроила и не узнать, бля… Да если бы твой Дэн не сказал, хрен бы мы тебя нашли.
— В шоколаде, да… горький ваш шоколад оказался… и давно он вам это сказал?
— Месяц, только просил не трогать. А сегодня велел Денису встретить тебя.
Ксения горько усмехнулась, это второй акт мести, не такой публичный, как первый — но не менее болезненный. То есть все вокруг знали, что готовится месть, и все молчали.
— Что вы хотите? Господин Нейман хотел отнять еще квартиру, вы ее хотите поделить? Давайте, мне все равно.
Ксения ушла в спальню и закрыла дверь. Мужики продолжили пить, шумели, спорили. Выгнать их Ксения не могла, это их дом, они правы. Звуки стихли не скоро, на улице уже было светло — часа четыре. На чистом листе бумаги написала, что передает свою квартиру наследникам — Денису, Игорю, Борису. Дата, подпись. Надела ветровку, на автомате взяла сумочку, тихо вышла, не захлопнув двери.
Спустилась на пустынную улицу, машин и такси еще не было. Она шла пешком к мосту через реку. Идти было далеко, мысли были легкими, теперь-то все будет кончено. Бег длиной в пятнадцать лет окончен. Она больше никому ничего не должна. Вроде бы должна плакать, жалеть о сломанной жизни, но нет — ей было легко-легко. Как будто не голова, а воздушный шарик.
Ксения дошла до середины реки, поставила сумку. А зачем брала, спрашивается? Свернула ветровку, сняла балетки. Сложила все аккуратно рядом с сумкой. Перелезла через ограждение. Посмотрела на солнце — оно сияло так ярко, так радостно! Для всех, для Дэна, но только не для нее.
Ксения закрыла глаза и шагнула вниз. Секунда, и вокруг нее сомкнулась ледяная вода, инстинктивно она рванулась вверх, к воздуху. Усилием воли сложила руки и попыталась вдохнуть воду… Еще раз вниз… и еще…
Но утонуть сибирячке, выросшей на большой реке, и, ежедневно, по час-два плавающей в море, не так-то просто. Инстинкты брали свое, она опять и опять всплывала на воздух… Ее давно унесло вниз от моста, и течение волокло ее на стремнину.
И тут ей стало жаль свой огромный сюрприз, маленького червячка, который сейчас задыхается вместе с ней! Ему-то за что? Мать дура и отец мстительный садист? А он-то чем виноват?
— Да пошел ты к черту, Дэн! Мой ребенок будет жить! За меня! И за детдомовца Ника!
И она стала бороться с течением, чтобы выбраться на берег. Руки и ноги заледенели, плыть становилось все труднее, и она в душе взмолилась, — Господи, только не сейчас! Ради ребенка, помоги мне!
Берег потихоньку приближался, и скоро она без сил лежала на земле. Потом услышала шаги, скрипя гравием кто-то шел, остановился над ней.
— Ну вот, еще одна дурочка от любви топилась! Вставай, девочка, пойдем, я тебе помогу.
Дэн пил всю ночь в офисе, идти домой он боялся, вдруг там Ксения. Приехал в шесть утра, пошел в душ. Протянув руку за полотенцем, взял розовое — Оксаны, тьфу, Ксении. Рассвирепев, пошел собирать ее вещи и скидывать их в кучу. Выкинул все из шкафа, сел на кровать. Вспомнил про тумбочку, выдвинул верхний ящик, там сверху лежала продолговатая коробочка с красным бантом. Оксана приготовила ему подарок. Он взял коробочку, и на кухне, сидя за столом, закурил, глядя на красный бант. Зазвонил телефон — Сергей.
— Дэн, твою мать! Мне позвонили, Оксана Валеева бросилась с моста, на мосту ее вещи — ветровка, туфли, сумка. В сумке паспорт. Ты козел. Ты же мне обещал, мне! Что не убьешь ее! — в трубке орал его детектив.
Дэн, слушая, машинально открыл коробочку, что-то длинное, похоже на градусник, две штуки, на каждом — две полоски. Бл**! Две! Полоски! Она была беременна!
— Сергей, она была беременна…
— Да откуда я знаю! Садист проклятый, с ума сошел со своей местью!
— Она мне оставила сюрприз, похоже это тест на беременность. Почему-то два теста… Детей, что ли, двое? — Дэн начал задыхаться, черная петля стянула сердце и рванула вниз.
— Сомневалась, наверное, вот и проверила… Дэн? ДЭЭЭН!! — но темнота уже сжалилась над Дэном и укрыла его в своей тишине.
Эпилог
Двадцать пятого ноября батюшка в церкви отстоял панихиду по невинно убиенному Даниилу, после службы к нему подошел молодой, но с седыми висками, и худой, как после болезни, мужчина, и попросился на исповедь.
Батюшка выслушал его, и, провожая, в заключение сказал:
— Молись сын мой, Бог милосерден. Ты совершил большой грех, ибо сказал Господь — мне отмщение, и Аз воздам. Ты взял на себя слишком много, моли о прощении. Господь даровал вам любовь, даровал вам дитя, он простил ее грехи. Ты не видел ее мертвой, у Господа для каждого есть чудо, иди и молись.
Дэн ушел в недоумении — что он хотел сказать? Что Ксения жива? И неведомо ему было, что три бывших зека рассказывают, как по пьяни видели призрак мертвой подруги, как она ходила по квартире, а потом — пшик, и исчезла.
А еще в том же месяце, в небольшой испанский городок приехала гражданка Украины польского происхождения, Милана Войцеховская, уже глубоко беременная. Купила домик на берегу, и в марте родила двойняшек — девочку и мальчика.
А там, наверху, кто-то мудрый и бесконечно добрый, улыбался в бороду. Ну-ну, посмотрим, дети мои. Может быть, лет так через три-пять-десять, один грешник научится прощать… Может быть приедет в Испанию, и пойдет гулять по утреннему пляжу… Может быть
