Ноздри щекотал такой знакомый, родной запах… Запах любимого мужчины. Пряный запах с тёплыми древесными нотками. Даже закрыв глаза, Настя знала, с кем она занимается сексом. Обмануть себя никак не получится. Полностью обвинить его в происходящем тоже…
Вели её инстинкты древние, мощные и неудержимые. Воздух в комнате сгустился и едва не потрескивал от напряжения. Внутренности свело судорогой, Насте оставалось лишь широко раскрытыми губами ловить воздух, чтобы хоть как-то протолкнуть в легкие кислород. Обжигающая смесь любви и ненависти жалила изнутри, заставляла Анастасию тянуться к этому мужчине. Павел так легко сделал её беспомощной и покорной, взял в плен… Это одновременно и злило, и вызывало неподдельное восхищение. Васильева лишь тихонько постанывала и часто дышала, глядя на потолок широко раскрытыми глазами. Реальность смазалась. Паша одновременно низвергал и возвышал её, восхваляя умелыми руками и губами и с ума сводя ловким языком.
Оргазм пронзил её, и Настя всё-таки не смогла сдержать крика наслаждения. Освобождение было ярким, потрясающим самую душу. Васильева ещё никогда не испытывала настолько всепоглощающего, лишающего ориентации в пространстве и времени удовольствия.
Прежде чем, в её голову вернулась хоть одна здравая мысль, Павел прижался к губам Насти. Крепко, настойчиво, жадно. Снова пробуждая только что успокоившийся вулкан желания. Девушка резко выдохнула и выгнулась навстречу ему. Отвечала она не с меньшей страстью и голодом, ведь Анастасия столько лет мечтала об этом в своих наполненных мучительным огнём снах. На мгновение вспомнив свои мучения, когда не могла мечты превратить в реальность, Настя чуть отстранилась и мстительно цапнула Павла за нижнюю губу, тут же лизнув в успокаивающем жесте.
Способность мыслить здраво так и не появилась, предоставляя древним, диким инстинктам вести её. Горячая истома окутала тело, сделав его мягким и податливым. Словно воск Настя плавилась в его объятиях.
— Страстная моя, — судорожно выдохнул Артемьев, губами исследую беззащитно открытую шею и руками массируя нежные полушария, отчего напряжённые соски болезненно заныли, требуя чуть более жёсткой ласки. — Любимая!
Анастасия не слышала его слов, полностью потерялась в собственных ощущениях. Грудь болела от накопившегося желания, низ живота сводило в спазмах. Она словно в лихорадке билась под мужским телом, полностью отключившись от реальности и слепо следуя за собственной неконтролируемой нуждой. Когда Павел сжал твёрдую горошину соска губами, девушка резко дёрнулась, коротко всхлипнув. Приятная боль смешалась с острым уколом наслаждения. Невыносимый жар распространялся по всему телу, покрывая кожу испариной. Перед глазами засверкали разноцветные фейерверки. Павел освободил болезненно пульсирующий сосок и подул на него, отчего кожа покрылась мурашками. От остроты контраста Настя поперхнулась воздухом.
Самодовольная ухмылка Артемьева должна была взбесить её, но на злость просто не хватало сил. Он довёл её до исступления, до состояния полной невменяемости. Не ведая, что творит, Настя выгнулась и недвусмысленно потёрлась, жаждая ласки. Мужские же пальцы легонько гладили её лоно, не совершая попытки проникнуть внутрь. Изысканная, сладкая пытка.
— Настя, — тихий, непреклонный тон заставил девушку открыть глаза и посмотреть на своего мучителя. Павел смотрел на неё пристально, без тени самодовольной усмешки. Неожиданно в глубине души проснулась нежность, так контрастно выделяющаяся на фоне бушевавшей страсти. Это не то чувство, которое она ожидала ощутить, глядя на растрёпанного и взбудораженного Артемьева, особенно в свете происходящего пусть не физического, но морального давления. — Соглашайся, Настя. Скажи «да».
Васильева тяжело сглотнула и прикрыла глаза. Её умело поймали в ловушку. Тихий, слабый шёпот почти умершего упрямства утверждал, что не стоит идти на поводу у оборзевшего друга. Но также и было понимание, что если не попробует, хотя бы раз не познает его, как женщина своего мужчину, то будет жалеть об этом остаток своих дней. Выбор уже давно совершен, ей оставалось лишь признать его и игнорировать последствия своего сумасшедшего поступка.
— Да, — прерывисто выдохнула Настя, подписывая себе приговор.
Словно окунулась в омут с головой. Она обхватила Павла ногами, с глухим восторгом ощущая, как он одним плавным движением наконец оказался внутри. Анастасия погрузила пальцы в тёмную шевелюру, притягивая Артемьева для отчаянного, немного болезненного поцелуя. Поцелуй имел оттенок безумия и горечи, при этом был жадным, ненасытным. Восхитительное ощущение наполненности окатило её ликованием и каким-то выраженным на тонком уровне счастьем. Будто это было предопределено. Словно происходящее правильно. Волшебный и долгожданный момент единения заставил позабыть обо всем на свете. Настя стремительно уносилось ввысь. С каждым сильным, резким толчком она всё ближе становилась к заоблачному удовольствию, ослепительному наслаждению.
В горле зародился хриплый крик, когда ей удалость настичь ускользающий оргазм. Вцепившись ногтями в гладкие загорелые плечи, она словно оказалась вне этой реальности, зависла в невесомости. Анастасия словно перестала существовать. Тело превратилось в сгусток живых ощущений и чувств. Васильева воспарила ввысь, прижимаясь к сильному, стройному телу мужчины, которого любила несмотря ни на что. Она стала ничем и одновременно абсолютно всем.
* * *
Понимание того, что сделала, пришло к Насте значительно позже, когда лежала в уютных объятиях Павла и пыталась восстановить дыхание. Она закрыла глаза, пытаясь отречься от реальности, но не получилось. Проснувшиеся совесть и гордость одновременно наполнили о себе. Ощущение использованности не проходило, а осознание, что она пала также низко, как и любая другая изменница, подкашивало основы её морали. Анастасия никогда не думала, что станет той, что изменит своему мужчине. Что-то внутри нашептывало ей, что Толик не являлся её мужчиной никогда, несмотря на отношения, связывающие их, но горечь от совершенного предательства никуда не делась. Наоборот, она стремительно разрасталась, поедая остатки блаженства после занятия любовью с Павлом.
Из-под прикрытых век покатилась единственная слеза. Она скатилась по щеке и упала на грудь Артемьеву, отчего тот ощутимо вздрогнул.
— Насть, ты чего? — растерянный голос Павла окончательно надломил в ней что-то.
Васильева отвернулась от него, отползла на максимально возможное расстояние, после чего позорно расплакалась. Паша пытался обнять и успокоить, но она начала истерично отбиваться и ругаться.
— Уйди, — кричала она. — Оставь меня в покое! Ты добился чего хотел.
После нескольких неудачных попыток успокоить Настю, Артемьев послушался и ушел из комнаты, пообещав утром серьезно поговорить насчет произошедшего, а вот Васильевой совершенно не хотелось разговаривать. И ей уже ничего не хотелось. Тщательно возводимый ей тихий и уютный мирок окончательно рухнул.
Глава 14
Проснувшись утром, Настя поняла, что с новым днем не пришло умиротворение, хотя злость утихла. Осталось лишь внутреннее опустошение, которое окрашивало солнечный августовский день в мрачные тона. Произошедшее ночью не казалось сном и воспринималось также остро. На контрасте полной удовлетворенности тела и ужасающей моральной раздробленности испытываемые чувства стали какими-то приглушенными, лишенными красок жизни. Обычно сдержанная в эмоциональном плане Настя впервые за долгое время не могла взять под контроль собственные переживания и чувствовала себя выжитой как лимон.
Заставить себя встать с кровати Настя смогла лишь после того, как услышала голоса. Кто-то на повышенных тонах разговаривал в соседней комнате, причем вещал в основном женский голос, а Паша лишь изредка вставлял реплики. Неистребляемое любопытство заставило Васильеву подняться на ноги и надеть на себя первые попавшиеся на глаза вещи. Учитывая, что похитили ее в свадебном платье, все эти дни она носила спортивные штаны и футболки Артемьева, которые висели на ней мешком. Понимание того, что она выглядит не самым лучшим образом, также негативно отражалось на настроении Васильевой. Как и любой девушке, ей хотелось выглядеть отлично в любой ситуации, включая похищение со свадьбы.
