взгляд и приподнятую бровь — краснеет.
— Сильно, да? — её дыхание сбивается.
Спешить не хочется.
Хочется насладиться.
Я глажу ее кожу, вдыхаю аромат, к которому успел привыкнуть, а теперь он смешан с гостиничными шампунем и гелем для душа.
Изучаю тело, пробую губы. Теряю терпение и она — тоже. Но мы ведем себя слишком самонадеянно.
Когда в дверь стучат в первый раз — игнорируем.
Во второй я ругаюсь сквозь зубы, сильнее прижимаясь к губам Миры и до боли сжимая кожу на её бедре, забрасывая ногу на себя.
— Может там ктото… — Она пытается меня вразумить, но не сейчас. Я не даю договорить.
Пусть стучат. У нас есть дела поважнее.
Мы с Мирой снова целуемся. Кажется, почти забываем о посторонних, но в дверь снова стучат.
— Вот черт… — Я не сдерживаюсь. Отрываюсь. Поворачиваю голову и рявкаю: — Кто там?!
Мира дергается. Наверное, хочет отползти, но я не даю. Прижимаю своим телом к матрасу и фиксирую бедро.
Там вряд ли началась ядерная война, а больше поводов оторваться от Мирославы я не вижу.
— Рррома… — по первому же заикающемуся обращению всё становится понятно.
У меня даже скулы сводит, как хочется прибить Лялечку, но я держусь.
Мое напряжение улавливает Мирослава. Тянется к лицу и ведет по щеке, привлекая внимание.
Я смотрю на её горящие глаза — в них желание, а еще немного смешинок.
Она будто бы просит: «будь с ней не так груб, пожалуйста»… И я зачемто ведусь.
— Что тебе нужно, Ляля? — снова кричу, но уже не так агрессивно.
За дверью мнутся. А я пользуюсь заминкой, снова тянусь к губам Миры и целую. Вкусная. Очень.
— Рррома… Ты не мммог бы выйти…
— Зачем, Ляля? — если принцесса единорогов будет продолжать в том же духе — я встану исключительно чтобы нанести её психике сокрушительный урон.
Она будто сама на это нарывается. Снова мнется.
— Выйди… — Мира просит тихонечко, но в ответ получает мой хмурый взгляд. — Я дождусь…
Обещание, конечно, радует, да и я не сомневаюсь, что дождется, но скакать кудато по первой просьбе чужой жены — не то, чем я хотел бы сейчас заниматься.
— Мммирону Мммарковичу плохо стало… Рррома… Тттвоя помощь нужна… — Но стоит услышать наконецто причину визита, мой настрой меняется.
У Миры округляются глаза, я сжимаю челюсть, откатываюсь и встаю.
Иду к двери, поправляя одежду. Если это очередная выходка — прибью всех. Но и проигнорировать не могу.
— Что произошло? — я и сам понимаю, что задаю вопрос резковато. На Лялечку мой тон действует ожидаемо — её шаг сбивается, а голова вжимается в плечи.
— Я ничего не ддделала, — она тараторит искренне, я же только вздыхаю.
— Я не говорю, что ты чтото сделала. Я спрашиваю, что произошло, — во второй раз обращаюсь уже максимально спокойно. Совсем не так, как разговаривал бы любой взрослый здоровый мужчина, рискни ктото оторвать его от девушки, на которую у него — огромные недоговорные планы.
Но для Ляли и это — тоже слишком. Она сглатывает и дрожит.
— Где Костя? — этот вопрос она проигнорировать не должна. Вскидывает взгляд и произносит:
— С папой…
— А я там тогда зачем? И почему вы не позвали врача, если ему плохо?
Мне собственные вопросы кажутся более чем логичными, но у Ляли на них ответа почемуто нет.
— Кккостя пппопробовал помочь, но у него не пппполучается… Пппапа пппросил пппозвать тебя…
Если она будет бояться меня так сильно постоянно — долго не протянет. Но и разубеждать её я не берусь.
Иду с небольшим отставанием, тру лоб и позволяю себе правдивоязвительное:
— Я почемуто не сомневаюсь, что у Кккости не ппполучается…
За своего мужа Лялечка обижается. Затормозив у двери и прижав к панели магнитный ключ, смотрит на меня укоризненно.
Я захожу в номер первым. Удивительно, но уже не волнуюсь так, как услышав первые несмелые Лялечкины слова. Как бы там ни было, случись с отцом чтото серьезное, мой нерадивый братец, нашел бы врача.
Сейчас же чтото подсказывает мне, что хитрый папа дал Лялечке поручение вытащить меня на встречу тетатет под любым предлогом.
Даже смешно, что он — так ждущий внуков, взялся так активно мешать нам… Ммм… Тренироваться в первую же ночь.
Лялечка захлопывает дверь со стороны коридора, оставаясь снаружи, с отчаянным писком. Я же, гася раздражение, захожу вглубь.
Какая глупая ловушка… Какой же детский всё же сад…
Отец возбужден, ему, кажется, жарко, но он совершенно точно не умирает.
Курсирует по комнате с полурасстегнутой рубашке и с горящими глазами.
Увидев меня, идет навстречу, снова сжимает плечи, а потом тянет на себя с такой силой, что даже немного страшно.
— Сын, — хлопает по спине, обнимая. И столько в этом обращении гордости, что даже смешно.
— Я так понимаю, тебе не плохо, — на мое ироничное замечание не реагирует.
Отпускает, машет рукой и бродит взглядом по лицу.
— Мне прекрасно, Рома! Мне просто прекрасно!
Опыт подсказывает, что сейчас нет смысла вести воспитательные беседы о недопустимости лжи, которые когдато со мной и Костей вела мама.
Папина Любаша. Погасший свет в его окошке.
— Мне тоже было, знаешь ли, более чем хорошо, пока Ляля не выдернула меня…
Отец не маленький — всё прекрасно понимает, но стыда явно не испытывает.
Снимает руки, отступает и тычет пальцем в меня:
— Ты не можешь её упустить!
— В смысле? — Отец так быстро перескакивает с темы на тему, что я просто не успеваю за ним. Тем более, что мои мысли попрежнему в одном из номеров на этом же этаже.
— Мироньку! Если ты ее обидишь, я… Я…
— Почему я вдруг должен её обижать? — Переполняющие отца чувства выплескиваются сумбурными угрозами.
Кажется, ктото втюрился в Мирославу быстрее её собственного жениха. Хотя и жених тоже далеко не так равнодушен, как планировал изначально.
Говоря честно, даже немного обидно, что и Мира, и отец думают обо мне хуже, чем могли бы.
Мира придумала мне несуществующую любовницу, папа — непременную обиду.
— Потому что ты бесчувственный чурбан, а она… Она… Она же хрустальная девушка, Рома! Такая тонкая! Я в восторге!!!
Похвалы Мирославы делают приятно мне. Я улыбаюсь и даже немного прощаю отцу его выходку.
Ладно, я же изначально всё это затеял для чегото похожего. Он рад. Это хорошо.
— Не перестарайся в похвале Миры, папа. Лялечка приревнует. — На мою подколку отец реагирует в своем стиле — фыркает, отмахиваясь.
На самом деле, он отлично справится с тем, чтобы утопать в любви к обоим невесткам. В этом я не сомневаюсь.
— Поклянись
