— Вот только мать свою приплетать не надо. Она-то как раз мужа-изменщика не простила, или тебе память отшибло, дорогой?
Надя не ожидала, что будет бросаться такими хлесткими фразами и колкостями, но она столько лет терпела и прикусывала язык, что сейчас взорвалась, выплескивая наружу накопившийся за эти годы гнев. От криков ей даже будто становилось легче. Словно она сбрасывала тягостный груз, державший ее всё это время в клещах.
— Напомнить тебе, что ни ей, ни мне это счастья не принесло? — съязвил Гдальский, распаляясь сильнее. — Я без отца рос, а мать всю жизнь жалела о своем поступке. Замуж не вышла и одна живет на старости лет. Хочешь такой же убогой жизни?
— Матери своей скажи про убогость ее жизни, а мне не смей! Слава богу, детей у нас и нет, так что сиротами никого не сделаю, — хмыкнув, наконец, высказала то, что давно хотела. Казалось, будь здесь сама свекровь, она бы и ей не отказалась повторить пару ласковых.
— Конечно, нет, ты-то мне их родить не сподобилась, — хмыкнул Гдальский, ударяя по больному.
Надя дернулась, не ожидая, что прилетит с этой стороны. Ее глаза наполнились слезами, те покатились по щекам. Она прикусила губу и отвернулась, отрывистыми рваными движениями закидывая вещи в вытащенный из шкафа черный чемодан. Обычно им пользовался муж, так что с момента покупки она впервые достала его для себя.
Наступила тишина, наполненная лишь шмыганьем Нади и шумом падения вещей о дно сумки. Она даже не смотрела, что именно кидала. Просто взяла первое, что попалось под руку.
— Надь, прости, я не хотел, — раздался вдруг голос Алексея, полный раскаяния.
Когда его рука коснулась ее плеча, Надя дернулась, желая отстраниться от него, закрыла чемодан на молнию со свистом.
— Не прикасайся ко мне, — произнесла с болью.
— Ты моя жена, Надь, — тихо сказал Гдальский, но послушно отстранился.
Она стояла к нему спиной, опираясь ладонями о чемодан. Зажмурилась, желая, чтобы эти гребаные слезы прекратили литься. Как же она ненавидела свою слабость. Как хотела быть сильной: гордо сказать “ненавижу”, гордо хлопнуть дверью, злобно закричать и устроить истерику с битьем посуды. Но всё, на что ее хватало — это плакать даже во время криков.
— Я тебе цветы купил, малыш.
После слов зазвучали его удаляющиеся шаги. Гдальская открыла свои глаза и обернулась, когда услышала его приближение.
Муж появился на пороге спальни снова уже с охапкой бордовых роз в руках.
— Бордовые, — пробормотала тихо, но Алексей услышал и гордо улыбнулся.
— Твои любимые, — произнес с таким намеком, будто это должно было смягчить ее обиду и гнев. Будто этим поступком мог смыть всю ее боль и стереть гнусные воспоминания.
Наде вдруг стало смешно. Слезы трансформировались в смех.
— Нет, Леша, нет, — качала головой с истеричной улыбкой на лице. — Я не люблю бордовые розы. Нет. Неправильно. Я их ненавижу.
— Я всегда их тебе дарил.
Гдальский вдруг растерялся, ощущая себя уязвимым, но Надя и не думала больше щадить его чувства.
— Ты знаешь, я вдруг поняла, что ты никогда меня не слушал. Дарил и дарил эти розы, хотя я много раз тебе говорила, что это полная вульгарщина. Боже…
Надя осела на кровать, в конечностях возникла слабость, а тело стало ватным. Она посмотрела на мужа совершенно другими глазами. А Леша ведь и правда никогда не интересовался, что ей нравится, что она любит, чем бы хотела заниматься. Нет, какие-то вопросы задавал, но тут же их забывал. В одно ухо влетело, с другого вылетело. В то время как она помнила не только все его предпочтения, но даже любимые блюда его матери. Господи… И на этого человека она потратила лучшие годы своей жизни.
— Не любишь розы, значит, другие подарю. Нет, охапку. А хочешь, цветочный ларек тебе купим, как ты мечтала, м?
Гдальский упал на колени, подползая к ней, словно нашкодивший щенок. Нассы он ей в тапки, она бы простила. Но ее муж не животное, а человек. Изменивший ей в их же доме. Чуть ли не на супружеской кровати.
— Нет, Леша, не мечтала. Ты меня с кем-то перепутал, — грустно улыбнулась и посмотрела вперед, сквозь него. — И как давно ты мне начал изменять? Ну да… Тая права была. Все эти отговорки про работу, задержки… Я такая дура…
— Кроме Миры, я тебе ни с кем не изменял! — воскликнул Гдальский и сразу же прикусил язык.
Лицо Нади мгновенно посерело при упоминании племянницы, и она опустила голову, не давая ему прочитать мысли, светившиеся в ее глазах.
В комнате еще долго царила тишина. Только плечи Нади тряслись, и Алексей подумал, что она снова плачет. Смотрел на нее и горел от желания потрясти ее, чтобы пошла ему навстречу. Он ведь извинился и готов умолять о прощении еще долго. Да все так жили. Да, он оступился. Да, изменил. Но разве это повод рубить с плеча и разводиться?
Прозвучавший в этот момент лязг ключа в замочной скважине входной двери избавил его от дальнейших нелепых оправданий.
— Леш, ты уже дома? Надя уехала с Архиповым.
Глаза Гдальского расширились, а вот Надя встрепенулась, подняв голову. Голос Миры звучал бодро, словно ничего этой ночью не произошло вовсе.
— Надь, я выгоню ее.
Алексей вскочил с колен и вышел в коридор.
— Кто разрешил тебе приходить?!
Надя вздрогнула. Никогда еще не слышала голос мужа таким жестким и гневливым. В нем отчетливо звучала неподдельная ненависть.
— Я соскучилась, любимый.
Сердце Гдальской сжалось. Получается, это был не разовый перепихон, а полноценная интрижка? У нее под носом.
Надя вышла в коридор почти сразу. Уставилась на парочку и прищурилась.
Мира в это время стояла за его спиной и гневно поджимала губы. Она надеялась, что Надя уже уехала, ведь все в офисе видели, что после обеда ее забрал Архипов.
Мира по его приказу самолично покупала авиабилеты, бронировала отель. Специально заказала номер для молодоженов, чтобы уж точно исключить любые возможности для примирения Нади с мужем. Вот только ее наличие в квартире портило все ее планы. Разве что…
— Как давно ты спишь с моей племянницей, Леш? — прозвучал вдруг надломленный голос Нади.
Вопрос заставил Алексея дернуться и сделать шаг назад, вот только когда его спина коснулась груди Миры, он как ошпаренный отскочил вперед.
— Это была ошибка, малыш, — осторожно повторил Гдальский. — Всего раз. Я был не в себе. Пьян. Ты ведь видела. Будь я тревз, никогда бы у меня на нее не встал.
— Не называй меня так. И не оправдывайся. Выглядишь жалко. Еще скажи, она тебя заставила заниматься с ней сексом.
— Да, то есть, нет. Нет, я… Я ее с тобой перепутал, честно. Со спины ведь вы похожи. Обе блондинки, да и… Я был не в себе…
Как бы ни пытался, он не смог сказать в свое оправдание ничего внятного, кроме первой версии, которую преподнес Мире. Вот только по мере речи понимал, как же слабо и глупо это выглядит со стороны.
Надя переводила взгляд с него на Миру, которая сделала шаг в сторону и решила пойти ва-банк. Сейчас самый лучший момент, чтобы повернуть ситуацию в свою сторону. Никто не заметил, как ее взгляд скользнул к приоткрытой входной двери.
Алексей смотрел на жену, а Надя была слишком подавлена, чтобы обращать на такие мелочи внимания. Ее взгляд в это время упал на живот Миры.
— Тебя даже не смутило, что она беременна от другого? Или это тебя наоборот возбуждает? Поэтому ты привел ее жить к нам? Она тебе из-за ребенка понравилась?
Она готова была прикусить себе язык за подобный вопрос. Тема беременности Миры заставляла ее чувствовать себя неполноценной. Племянница ведь получила всё — и будущего ребенка, и мужчину. И всего этого не было у Нади. Теперь не было.
— Не говори чушь, Надя. Это тут вообще причем? Не я, а ты хотела этого ребенка. Я потакал твоим капризам! — прорычал, стискивая изо всех сил кулаки.
Надя не заметила, как налились кровью его глаза при упоминании отца ребенка Миры. В этот момент она смотрела на девичий округлый живот.
Дочь ее старшей сестры всё это время стояла в стороне, наблюдая за их с мужем перепалкой, и с гордостью гладила его ладонями. Взгляд Нади волей-неволей опускался вниз.
