Осторожно запер дверь и вернулся к Маше.
Она спала, повернув голову набок и обняв себя руками. Как ребенок. Крепко и безмятежно.
В тот день это случилось впервые. В ту минуту. Пришел панический страх, в глазах потемнело, а я протянул руку, чтобы проверить, дышит ли она.
Кожу обожгло тепло ее дыхания, а я выдохнул. Дождался, когда темнота перед глазами рассеется, снял машину с ручника и тронулся с места, постоянно косясь на Машу.
Она проснулась на очередной кочке. Сонно распахнула глазки, зевнула, сфокусировала взгляд на мне и улыбнулась.
— Выспалась? — мягко спросил я.
— Кажется, да. Как мама?
— Ей лучше. Даже планирует закодироваться.
— Правда? — она обрадовалась.
— Не знаю.
— Поделись со мной своими чувствами, Марат. Я хочу пройти через это с тобой, — попросила Маша, заметив, что я закрываюсь.
Я вздохнул и признался:
— Я ей не верю. Сколько раз она обещала бросить Васю, завязать с пьянством, начать новую жизнь, найти работу. Никогда не выполняла. На десятый раз я перестал верить.
Маша взяла меня за руку, сжала обеими ладошками, притянула к губам и поцеловала. Невинный жест выбил почву из-под ног.
— Ей просто нужно помочь и поддержать сейчас. Возможно, после того как она попала в больницу, все изменится. Нам с тобой нужно отвлечься, — решила она, — на что-то хорошее.
— Каток? — предположил я.
— Согласна. Поехали. Ты умеешь кататься?
— Умею, а ты?
— Я в детстве фигурным катанием пару лет занималась, — призналась Маша.
Я уважительно закивал головой и свернул в сторону, где располагался Ледовый дворец. Там тренировались хоккеисты и прокатиться любителям можно в любое время года.
Остановился у центрального входа и поинтересовался у Маши:
— Готова?
— Конечно! Пойдем скорее!
Мы оба учились доставать из себя радость. Генерировать ее из ниоткуда. Находить светлые моменты и радоваться им, как маленькие дети.
Мы взяли коньки напрокат, оставили куртки прямо на сидениях трибуны и вышли на почти пустой лед. Кроме нас, катались две пары школьников.
Играла музыка, я сделал шаг, оттолкнулся и покатил к центру, следя за Машей.
А она решила меня добить. Вышла на лед, раскинула руки в стороны и поехала. На ее лице сияла настоящая, искренняя улыбка, а я понял, что сделал правильный выбор, решив дать ей эмоции.
Подъехал к ней, обнял за талию, развернул спиной к себе и изобразил сцену из «Титаника», только не на корабле, а на льду.
Мы катались, смеялись, дурачились, на ближайший час забыв обо всем. Маша смеялась, держась за живот, когда я не очень ловко пытался изобразить пируэты, представляя, что я великий фигурист.
Держала меня за руку и громко кричала, когда я увеличивал скорость. Доверчиво сжимала мою ладонь, не делая попыток остановить. Ее темные волосы развевались, попадали на лицо, а Маша ругалась и убирала пряди за ухо.
Счастье с уже привычным металлическим привкусом на губах. Но в тот вечер мы отбросили все страхи и просто катались.
А потом, когда время закончилось, сдали коньки и поехали домой. И когда я притормозил у подъезда, Маша сделала громче музыку, вышла из машины и танцевала, кружась вместе со снежинками.
А я стоял, опираясь бедром о капот, и смотрел на нее. Запоминал. А потом достал телефон и начал снимать ее на камеру, не надеясь, что в копилке памяти останется каждое мгновение. И хотел запечатлеть ее — счастливую, танцующую вместе со снежинками под светом уличного фонаря.
— Все, домой, — смеясь, решил я, когда на улице стало совсем холодно. — Еще не хватало, чтобы ты простыла.
— Пойдем, — сверкнув глазами, согласилась Маша.
Глава 28
Глава 28
Маша
Когда мама была жива, то всегда говорила, что по-настоящему любить — это уметь отдавать. Любовь, заботу, время, нежность, всего себя.
Я была влюблена. По уши. В парня младше меня, отпетого хулигана, дикого, необузданного и… такого заботливого и родного, что в груди что-то сжималось. За два дня он дал мне больше, чем кто бы то ни был после смерти родителей.
Я знала — все временно, и его забота тоже. Никто не захочет возиться с умирающей, почти незнакомой девчонкой. Да и я бы не смогла обречь его на такую участь. Я хотела запомнить его таким, как сегодня. Отпечатать в своей памяти не взгляд, полный презрения, когда придет время, нет… Я хотела вспоминать тот, другой, которым он смотрел на меня последние два дня. Запомнить его улыбку, чуть ироничную, когда он что-то мне объяснял. Кривую, когда ему что-то не нравилось. Широкую и искреннюю, как сегодня, когда мы катались на коньках. На один час он стал мальчишкой. Кривлялся, дурачился, почти не отпуская моей руки. Даже черты его лица смягчились на время, разгладилась складка между бровями, взгляд стал мальчишеским, озорным.
И ту полуулыбку, когда я танцевала под снежинками, я хотела запомнить. Мечтательную, предвкушающую.
Забавно, моя жизнь в один момент так кардинально изменилась. Хватило пары секунд, диагноза — и все, к чему я привыкла, все, что так долго и мучительно строила, сломалось, как карточный домик в ураган. Но пришло новое. То, чего никогда бы не случилось в той, старой жизни.
Впервые за свои двадцать шесть лет я захотела ЖИТЬ. Не существовать, а жить. Проживать каждое мгновение так остро, как получалось только с Маратом. Дышать полной грудью, сходить с ума от любви, ходить на свидания и отдавать. Отдавать ему всю нежность, всю заботу, которая была во мне. Насладиться этим ощущением, напитаться им.
Чтобы, когда я уйду, мне было о чем вспоминать…
В тот вечер я не хотела больше думать ни о чем. Хотела забыть о проблемах и один вечер посвятить НАМ.
Все завтра. Болезнь, безденежье, моя семья и его мама. Завтра. Мы имели право на несколько часов только друг с другом, а если и нет… Кто станет нас судить, если весь мир к нам равнодушен?
Марат держал меня за руку так крепко, словно боялся, что я сбегу. А я держала его ладонь двумя руками, цепляясь за него, как за свою жизнь. Пустой коридор, звук наших шагов отдавался эхом и создавал иллюзию, что мы остались в этом мире только вдвоем. В тот вечер так и было. Только он и я.
А между нами нити невысказанных чувств.
Марат открыл дверь в свою комнату, включил свет и весело махнул рукой, шутливо кланяясь:
— Прошу, принцесса!
Подошел ближе, поцеловал меня в нос и помог снять куртку. Разделся сам и снова взял меня за руку.
— Марат, днем ты сказал, что был у моего доктора, — вспомнила я. — Зачем?
Тогда этот вопрос казался неуместным. Я пыталась отговорить его нарушать закон и подставляться ради призрачной надежды отправить меня на обследование.
Он развернулся, снова нахмурил брови, недовольно сжал губы и отчеканил:
— Завтра.
Я нерешительно кивнула, подняла голову и утонула в бездне его взгляда. Марат сглотнул и очень тихо попросил:
— Иди ко мне.
Я сделала шаг, медленно положила ладони на его плечи, встала на носочки и сама потянулась к его губам. Марат не умел целовать нежно, да мне и не нужно было. Мне хотелось его именно такого — необузданного, сумасшедшего. Как вчера ночью, когда мы оба не могли остановиться.
Марат подхватил меня под бедра, поднял, заставил обвить ногами его торс и понес в спальню, ни на мгновение не разрывая поцелуй.
А я дурела от счастья не просто знать, а физически чувствовать, насколько я желанна. От понимания, что он хотел меня так же сильно, как и я его, низ живота требовательно заныл, а я заерзала на нем.
И душа в момент осознания воспрянула, расправила крылья и пела.
Марат что-то прорычал мне в губы, и мы вместе упали на его кровать. Сдирали друг с друга одежду, отбрасывая ее куда придется.
Я никогда не заводилась так быстро. До невменяемого состояния, когда инстинкты берут верх, всего за пару минут. В голове оставалась только одна мысль: «Хочу чувствовать его в себе!»
