она права, конечно.
— Сейчас ты не ощущаешь одиночества, ведь ты и Рик — любовники. И ваша страсть не поддается описанию. Ты будто на крыльях летаешь. Ты молодая, свежая. Ты привлекательная и красивая. Ты чертовски сексуальна и будешь оставаться такой еще годы. Но и это пройдет. Готова ли ты к той бездне, что ждет тебя тогда? К пустоте и глухоте? И к одиночеству?
Она не дожидается, что я отвечу, а я и не спешу с ответом. Я должна слушать ее, и я буду слушать ее еще. Пусть выговорится. Пусть выскажет мне все, над чем так долго думала. Мне кажется, ей это полезно и за время собственной терапии она приобрела обширные психоаналитические навыки.
— Конечно, не готова. Тут дело даже не в том, что у тебя этот твой новый трип. Что ты живешь сегодняшним днем, берешь от жизни все, что захочешь. Но даже не будь его — сейчас ты не можешь быть к этому готова. Никто не может. Природой так устроено. Как ни готовься — заранее не получится. Оно и к лучшему. Узнай я раньше про токсикозы эти…
Ее рассуждения — суть производное того, что выпало на долю ей. Когда она думала о моем, то думала не только обо мне, а меня, наверно, лишь позже подключила. Пусть — так даже аутентичнее.
— Я просто хочу, чтоб ты задумалась. Чтоб хотя бы в теории представила. Ты не почувствуешь, но хотя бы… хотя бы… Вот я и представить не могла, когда жила одна в Милане… сидела в четырех стенах… маялась… после той свинг-вечеринки… не знала, от кого… не знаю, от кого…
У нее словно заедает пластинка.
Все, понеслось. Хуже всего эта дикая спонтанность, когда даже переключиться не успеваешь. Каро, да у тебя все прям, как в жизни, е-мое.
Блин, жутко как. Все-таки не специалист я, иначе, наверно, научилась бы реагировать спокойно. От этой вспышки диссоциации у Каро, такой спокойно-рассудительной, за мгновения меняется взгляд — он устремлен теперь куда-то вдаль и видит то, о чем она рассказывает и чего не было на самом деле.
«Она сумасшедшая».
Нет. Нет. Я не должна так думать.
Соображаю, каково есть и будет отцу ее ребенка, пока сама наспех набираю ему сообщение.
Мгновенно получаю ответ — он просит:
Пусть говорит, не препятствуй. Дай ей выговориться, она потом забудет.
Не каждый способен удержаться, чтобы при виде безумия самому не стать безумным.
Подавляю в себе надвигающееся головокружение и безотчетное беспокойство, как если бы она могла меня этим заразить. Призываю на помощь чувство ответственности за Каро, чувство сострадания и даже своеобразную сестринскую любовь. Наказываю себе быть сильной и делать, как он говорит.
Срабатывает — Каро снова видит меня и «забывает» досказать про мнимое происшествие в Милане, где кто-то из тех якобы сделал ей ребенка.
— Прости, Кати, если тебе неприятно это слышать, — продолжает Каро — теперь не о «Милане», а о своих заботах на мой счет. — Но — или это, или же ты отпустишь Рика…
— …я его не держу… — говорю я в сто-первый раз, — …ты не понимаешь…
— …отпустишь эту жизнь и начнешь устраивать себе новую. Настоящую. Как я.
Когда она так говорит, я, как правило, киваю и напускаю на себя задумчивый вид. Будто взвешиваю ее слова, рассматриваю указанные ею альтернативы.
Сейчас в ДольчеФреддо я киваю Рози, будто соглашаюсь с тем, что она там мне впаривает про прилавки и ресторанно-концептуальные новшества.
жестко
жестко жестко
ты жестко нужна мне Кать
Каро — она права, хоть и безумна. Мне нужно думать о себе, но и о нем я теперь тоже немножко думаю. Так сказать, поворачиваю мое жалейство в конструктивное русло.
В ответ на «вызов» я шлю ему нагло ухмыляющегося смайлика и выключаю у себя вай-фай.
Я ж не говорила, что после того раза будет еще раз.
Он теперь, наверно, обиделся — пусть обижается. Я, может, в тот момент вообще больная была — гриппом, отчаянием и жалейством. Я не отвечала за свои поступки.
В конце концов, думаю — и это совсем уже шизофрения получается — если сильно ему приспичит, он же как — приедет и возьмет сам.
«Раньше ты не особо вырывалась» — говорю себе. «Будешь ли теперь?»
И, как и раньше, уже сам вопрос повергает меня в состояние взбудораженного возбуждения, в котором сама себе отвечаю:
«Поживем — увидим».
* * *
Через неделю после «карточного домика» мы вновь встречаемся с Каро у нее в Райникендорфе. На вид ей как будто получше. Она встречает меня обедом из пяти блюд, зачем-то заказанным в кейтеринге. Я тут же подозреваю, что это очередной заскок и вовсе не так уж ей хорошо, но виду не подаю.
Вместо этого восклицаю:
— Слушай, первый раз вижу у тебя намек на пузо!
— Ну, как-никак, седьмой месяц. А я скоро буду уже не Копф, а Херц! — заявляет Каро.
— Апгрейд, — киваю я, потому что «копф» значит «голова», а «херц» — это «сердце».
Интересуюсь:
— Ты или Симон?
— Сим — умный человек. Мне даже намекать не пришлось.
— Думаю, он просто действительно захотел на тебе жениться. Поздравляю, — улыбаюсь я.
А про себя недоумеваю, зачем им, таким несентиментальным, это понадобилось. Хотя брак и сантименты — это две большие разницы. Плюс — доселе я не муссировала этого момента, но будем откровенны: с самого первого момента их интимного сближения Симон реально рискует потерять лицензию, быть привлеченным к административной ответственности да черт его знает, что еще… Внешне он, может, создает видимость, будто «давно уже» не является лечащим врачом Каро да кто знает — может, его тупо любят, ценят и уважают все знакомые и коллеги, никто в жизни не сольет его, а женитьба на Каро и рождение совместного ребенка, а после — блин, как же я на это надеюсь — стабилизация-таки ее обострившегося ныне состояния повлияют смягчающе, если буде к ответственности его все же привлекут, но — да к чему врать: он ходит по краю пропасти. Я могла бы и должна была бы радоваться за Каро — ведь как он ее, видно, любит. И я бы радовалась, вот честно, если бы в определенные моменты это не было так чертовски сложно…
Сейчас, когда у Каро визуально все почти «в порядке», справляюсь только:
— Так вы планируете «до» или «после»?
— «До», и как можно скорее. И представляешь, мы даже не начинали планировать… М-м, как вкусно…
Мы основательно налопались и перешли к
