номер на неделю. Трое суток я старательно восстанавливаю уверенность в своих силах и понемногу набираюсь смелости, совершая краткосрочные поездки и вылазки.
Вадиму не звонила пока, выжидаю время.
Столько времени ждал, одни-двое суток ничего не изменят. Я хочу убедиться, что это безопасно.
Телефон включен и функционирует, на балансе есть деньги. Записываю свой номер, включаю мобильный интернет…
Нужно хоть как-то разузнать, что творится в родном крае, что с фирмами отца. Они были заведены для отвода глаз, но отец был жадным до работы и денег, поэтому любое дело, начатое даже для отвода глаз, вел безупречно. Фирмы приносили неплохой доход…
Сначала ищу по названиям фирм, проверяю сайты, по некоторым номерам даже звоню с пустяковой просьбой, узнать цену за кровельные материалы или уточнить стоимость клининга для небольшой квартиры.
Кажется, тут все работает. Отвечают исправно, не чувствуя подвоха в очередном звонке от клиента.
Так…
Калмыченко не дурак. Если прибрал к рукам все, чем владел отец, избавляться от работающего бизнеса не стал.
Шарюсь по объявлениям. На той же улице, где находится наш дом, продается соседний. Выложен видеообзор улицы, территории. Жадно смотрю, выхватив кусочек знакомых очертаний…
Сентиментально ноет в груди, в животе вдруг появляется пустота. Не думала, что буду скучать, но скучаю, хотя обстановка постоянно была не самая спокойная и люди ходили разные. В том числе, сам Калмыченко и его прихвостни…
Для них было в порядке вещей сунуться даже посреди ночи, если дело срочное, громко разговаривать, шутить грязно, стучать по светлому паркету ботинками, не разуваясь. До сих пор помню, как в детстве, однажды утром после очередного визита я заметила что мою любимую фарфоровую кружечку бирюзового цвета с золотой каемочкой превратили в пепельницу. Пепельницу, блин! Я просто забыла ее убрать вечером. Утром она уже стояла загаженная и выглядела для меня будто туда накакали.
Подавляю злость и ищу дальше.
Калмыченко Руслан Тимурович.
Вдруг сдох, думаю с надеждой, прежде, чем нажать поиск.
Вадим сказал, все изменилось. Вдруг Калмыченко просто сдох, а я не в курсе?
Поисковой запрос обрабатывается меньше, чем за минуту.
Калмыченко Руслан Тимурович с прошлого года является мэром города, и в интервью делится скромными мечтами возглавить целый край!
— Я человек из народа и, как никто другой, понимаю его нужды…
Тошниловка.
Нет сил слушать его! Просто нет сил…
Человек из народа нашелся! Как протоптал дорожку, мразюка…
Все под себя подмял, и мой папаша ему в этом помогал, подчищал за ним хвосты, исправлял, придавал законный вид, искал лазейки.
Откладываю телефон подальше и долго думаю перед тем, как позвонить Вадиму.
Интересно, что он скажет?
Холодок по венам струится, когда слушаю гудки. Их всего два.
— Алло.
— Это я. Ника. Говорить можешь?
— Моника! — голос Вадима звучит странно.
Странно на фоне недавнего разговора, где он был скуп.
— Моника, наконец-то. Почему ты не перезвонила? — говорит с укором. — Я ждал. Когда ты не позвонила, я начал переживать. День, второй, третий… Я с ума едва не сошел. Позвонить тебе не мог! Как же я рад тебя слышать. Как же сильно я рад…
Слышатся посторонние звуки, шорохи какие-то. Голос мужчины раздается будто немного издалека, потом снова приближается.
— Здесь намного удобнее разговаривать, чем в кабинете. Слушаю тебя, Моника… Как ты? Я так скучаю по тебе… Хочу встретиться.
Мы долго болтали.
Чувства смешанные после разговора, но я все-таки согласилась на встречу…
Ника
Вадиму предстоит добраться. Он купил билет на самолет, до столицы края доберется, а потом на поезде.
Сутки до встречи.
Меня трясет дико. Даже тошнит вечером накануне встречи. С трудом отползаю обратно на кровать, без сил. Взбудоражена дико, сердце щемит в груди. Растираю кожу там, где под ней в перепуганном стуке заходится сердце.
Столько времени прошло.
Вадим изменился за минувший год? А я…
Я изменилась? Повзрослела. Стала краше? Или все та же нескладная девица с брекетами. Их снимать уже через три месяца нужно.
Вдруг я Вадиму перестала нравиться? Вдруг у него девушки имеются? Были другие?
В голове звучит издевательский голос Дана, высмеивающего платоническую любовь и отношения на расстоянии.
А я сама…
Липкий страх обволакивает нутро.
Я с другим была. Он забрал мою девственность и, что еще хуже, мне это нравилось. Нравилось все, что он со мной делал…
В клинику на восстановление девственности я так и не сходила. Паспорт страшусь показывать, плюс надо проходить обследования дополнительные, у меня нет времени.
Я… не знаю, как Вадиму скажу.
Как признаться? Соврать? Схитрить…
Извиниться?
Папа говорил, что извиняются только слабаки и неправые.
Слабакам простительно, а чтобы признать собственную неправоту, нужно иметь смелость.
У меня целое комбо — я неправа и чувствую себя слабачкой, я слишком неуверена в себе, с учетом новых обстоятельств. Значит, мне извиняться нужно… Слова тают.
С трудом засыпаю.
***
Снится наш дом, большое раскидистое грушевое дерево.
Листья пожелтевшие, под ногами в грязи валяются плоды, до которых не дотянулись, когда собирали урожай. Переспелые плоды упали по осени. Во влажном воздухе пахнет сладкой гнилью груш и палой листвой.
Отец сидит в кресле.
Он в том возрасте, когда уже почти одной ногой в старости, но все еще никак не отойдет от дел. Как-то обмолвился, что он бы отошел, но ноги подводят.
Отец как-то умудрился сломать их. Сразу обе ноги… Перед этим он забалтывался о переезде, но после сложных переломов перестал даже заикаться о переезде. Начал больше хворать, ноги болят постоянно. Мы так и остались на прежнем месте.
Чуть позднее он заподозрил у меня сердечную болезнь и потащил на обследования. Подозрения подтвердились…
Отец делает вид, что дремлет.
Но я знаю, что он не спит, он так думает, как бы выпутать своих клиентов из очередной жопы. Вроде предупреждает о последствиях, советует, как надо. Но потом они делают по-своему. Я как-то спросила:
— Па, они, что, тупые?
— Они самонадеянные, доча. Делают все через жопу, и твой папа их потом из этой жопы вытаскивает и делает чистенькими, — закрывает глаза, снова открывает. — Не будь самонадеянной. Принеси еще один плед. Ноги мерзнут что-то…
В следующий миг я уже с пледом в руках, укрываю папе ноги и вдруг замечаю, что под нижним слоем пледа вместо ног белеют могильные кости, как у скелета.
Прикрываю пледом.
Боюсь поднять глаза и увидеть вместо глаз отца — пустые глазницы черепа.
— С тех самых пор
