Но едва ли умозрительная опытная женщина посоветовала бы купить то платье, которое вдруг бросилось Лоле в глаза так, словно было не палевого, а какого-нибудь ярко-золотого цвета. Платье висело в самом углу магазинчика, как будто специально было убрано с глаз подальше.
— Что-нибудь выбрали? — спросила продавщица.
Как только Лола вошла в магазин, она окинула ее быстрым взглядом, потом, еще быстрее, взглянула в окно на привезшую ее узкую светло-зеленую машину — не «Мерседес», а уже другую, названия которой Лола не знала, — и сразу же выбрала определенную тактику поведения: не приставать с советами, но и не демонстрировать пренебрежения. Наверное, к женщине, которая приезжает в такой дорогой магазин на такой дорогой машине и в таком дешевом платье из выцветшей «шотландки», следовало относиться именно так.
— Да, — кивнула Лола. — Можно примерить?
Конечно, — улыбнулась продавщица. — Скажите, какое, я принесу в примерочную. — Это? — удивилась она. — Надо же, а я думала, никто не заинтересуется. Только из уважения к Отару Георгиевичу взяла. Это его дочка придумала, — объяснила она, как будто Лола не могла не знать, кто такой Отар Георгиевич; наверное, имя было известно всем, кто посещал этот магазин. — Девочка из Англии вернулась, выучилась на дизайнера, вот он и попросил повесить пару ее вещичек, чтобы ребенок порадовался. Он-то вообще не понимает, как такое можно носить, — засмеялась продавщица или, пожалуй, владелица магазинчика. — Да и мне, по правде говоря, кажется, что можно бы и поэффектнее. Авангард хорош в меру! Ну, примеряйте, не буду вам мешать.
Платье выглядело так, словно было сделано из мятой оберточной бумаги. На ощупь оно было очень нежным — Лола даже не знала, как называется такая ткань, — но на глаз казалось жестким, сплошь состоявшим из четких линий. И лишь очень внимательный взгляд мог уловить в этих линиях не только жесткость, но и изысканность — отчасти выверенную, отчасти непредсказуемую.
«Девочка не зря училась», — подумала Лола, глядя на свое отражение в высоком зеркале примерочной.
Видно было, что дочка Отара Георгиевича обладает не только знаниями, но и природным талантом: при несколько утрированной авангардности платье было отмечено таким безупречным вкусом, который не дается одним только учением.
Оно не было украшено ничем — ни каким-нибудь ярким пятном, ни контрастной отделкой. Но если очень хорошо приглядеться, то можно было рассмотреть, что его примятость оттенена едва заметными штрихами неуловимых тонов, которые словно бы получились от прикосновения тонкой кисти. Из-за этих штрихов ткань казалась рельефной и такой живой, как будто не была сделана до того, как из нее сшили платье, а ткалась прямо сейчас, пока оно надевалось.
Точно такая одежда была у Лолиного сливового ангела — из оберточной бумаги, и очень простых очертаний.
— А ничего себе платьице… — удивленно протянула хозяйка, когда Лола вышла из примерочной. — Нет, ну очень себе ничего! Аи да девочка! — Непонятно было, к кому относятся эти слова, к дочери Отара Георгиевича или к Лоле. — Надо же, и как это я сразу не разглядела? Будете брать? — спросила она.
Платье Лола снимать не стала: слишком уж неприглядной была ее «шотландка». К платью она купила и туфли — французские лодочки, такие мягкие, как будто это были не туфли, а перчатки, — и сумочку, похожую на маленькую перевернутую пирамиду. Туфли были темно-оливкового цвета, а сумочка светло-зеленого: Лола вспомнила, как Роман сказал, что сумочка в тон туфлям — это идиотский предрассудок.
Алла Гербертовна дала ей деньги заранее. Это были непривычные русские рубли, поэтому, расплачиваясь, Лола не поняла, дорого стоили ее покупки или не очень. Да, в общем, ей это было не слишком интересно. Все эти красивые вещи — действительно красивые, этого невозможно было не понимать — она покупала словно бы не для себя. Ее, прежней и самой себе знакомой, больше не было, и ей казалось, что нет и ее новой — что вообще больше нет живой женщины Елены Васильевны Ермоловой, а есть только ее внешний облик, и этому облику она почему-то должна придать совершенную форму. А раз она всего лишь выполняет свой долг неизвестно перед кем, то и нечего размышлять, дорого это обходится или дешево. Домоправительница ожидала ее в машине.
— Все? — спросила она безразличным тоном, когда Лола открыла дверцу. — Одно платье?
— И туфли, и сумка, — ответила Лола. — По-моему, речь шла только о сегодняшнем выходе. Или в течение вечера мне придется менять туалеты?
— Вряд ли, — пожала плечами Алла Гербертовна. — Впрочем, не знаю. Купите верхнюю одежду, — посоветовала она. — В вашем пальто ехать нельзя, а в платье холодно.
— Разве все это будет происходить на улице?
— Не знаю, — повторила Алла Гербертовна. — Ну, как хотите. У вас есть косметика?
— Раньше я ею не пользовалась. Не стоит начинать именно сегодня. К тому же я вряд ли сумею накраситься.
Накраситься она вообще-то сумела бы, потому что с самого детства видела, как работали театральные гримеры, но ей в самом деле не хотелось экспериментировать. В новом «ангеловом» платье она чувствовала себя совершенно свободно, но это еще не значило, что то же самое будет, если она сделает макияж.
— Все-таки купите духи, — сказала Алла Гербертовна. — Смотрите, какие подороже, а уж из дорогих выбирайте, какие вам подходят.
Смотреть, какие подороже, Лола не стала, рассудив, что дешевых духов в здешнем магазине быть не может, и просто выбрала узкий флакон с почти неуловимым запахом, который назывался «Зеленый чай». Название было написано по-французски, а чайный лист, нарисованный на шершавой коробочке, был такого же цвета, как ее глаза.
«А может, у меня и глаза теперь другие?» — подумала она, пряча духи в новую сумочку.
Но тут же отогнала от себя эти никчемно тревожащие мысли.
— Все-таки он в самом деле загадочная личность… Ну ты скажи, где он ее откопал? Ей-Богу, в каком-нибудь подземелье выколдовал!
— Да брось ты — в подземелье! Может, в эскорт-агентстве нанял, с него станется. Он на всех плевать хотел, кого угодно сюда притащит и не поморщится.
— Может и так. Молчит она, во всяком случае, как выдрессированная. И правильно, между прочим. Вон, Гришка Розенбург завел себе хохлушку… Видела? Красоты девка неописуемой, жопа как у Мэрилин Монро, а рот откроет, сразу «шо?», «дак же ж» — ухохочешься. Он ей преподавателя сценической речи нанял, надеется хоть немного очеловечить.
— Эта вроде бы на хохлушку не похожа…
— Да, эту черт разберет, на кого она похожа. Ну Кобольд, ну дает! Неделю назад у него бабы не было, я тебе клянусь.
