В общем-то по весне, по лету я мужчинам очень даже сочувствую. Если уж у меня голова сама собой заворачивается — полюбоваться на очередную высокую, длинноногую, фигуристую — то что про них-то говорить? В наше время (ненавижу это выражение, но куда от него денешься!) народ был куда мельче, серей и незаметней. Сейчас же по глазам прямо бьет цветом, голой кожей, животиками, ногами, грудями…
А вот полюбоваться на молодых парней выпадает почему-то крайне редко, увы… Ну разве что на моего наисвежайшего чифа.
Я оглядела себя и вздохнула. Пальто мышиного цвета безо всякой фигуры, потому как найти что-нибудь подходящее на широкие бедра и одновременно — тонкую талию — очень и очень проблематично (как, впрочем, наверняка, и на все остальные фигуры). Все еще не могу расстаться с теплым шарфом, страшно в эту зиму мерзну. На ногах — что называется в народе «говнодавы», но ведь какие удобные! А шапку нельзя снимать, потому что сначала следует подстричься. И покраситься во что-нибудь этакое… солнечное.
Апрельское.
И вообще — на работу пора!
Сегодня я «окарала», как говорили мы в детстве, заступив меловую границу «классиков», — наступила на любимую мозоль начальнику. Вернее, его… как бы это политературнее выразиться… пассии.
Она влетела в приемную, когда я приводила в порядок свою небогатую прическу. Заслышав цоканье, я оглянулась на целеустремленно несущуюся к кабинету тоненькую ухоженную даму.
— Начальник занят. Девушка, вы что, не слышите? Подождите! Девуш…
Открыв дверь, девица зыркнула на меня, и резко захлопнула ее за собой.
Аня смотрела на меня с восторженным ужасом.
— Ты что! Это же Лена!
— Какая Лена?
— Ну… его… баба. Как бы постоянная.
Я села.
— А у него еще переменные имеются? Нет, а ты-то что молчала? Хоть бы знак какой сделала!
— Да не успела я! — оправдывалась Аня, но глаза ее горели радостным предчувствием скандала. Пав духом, я повернулась к компьютеру, ворча в том смысле, что сначала надо представлять список лиц, допущенных к начальническому телу, а потом уже требовать исполнения церберской службы — а то, может, она террористка какая…
В мгновение ока весть о том, что я пыталась подставить подножку чифовской подруге, разнеслась по всему офису, и на меня ходили смотреть экскурсиями. Прямо хоть билет продавай на неожиданный аттракцион — в одном моем лице! Из подбадривающих замечаний я уяснила, что в подавляющем большинстве своем коллектив фирмы Лену недолюбливает. Более того, она настояла на увольнении пред-предыдущей секретарши, длина ног которой сравнилась с длиной ног самой Лены. А посему коллектив рад хоть какой-нибудь пакости, доставленной неприятной особе — чужими руками, разумеется.
В общем, когда, наконец, открылась дверь кабинета, я уже была готова собирать вещи.
Вышла Лена. Я поглядела на нее и на мгновение отвлеклась от тяжелых мыслей о грядущей безработице. Интересно, почему многие обеспеченные дамы, одетые так дорого, стильно, модно, выглядят сестричками-близняшками: словно на них на всех один фасон, цвет, прическа, и макияж…
Лена обернулась и кинула через плечо в кабинет:
— И скажи этой своей, чтобы не вздумала больше повышать на меня голос!
И поцокала к выходу. Когда кони сытые — цокают копытами…
Начальник аккуратно прикрыл дверь. Не глядя на меня, прошел через приемную, на ходу доставая ключи от машины. Даже и «до свидания» сказать нету силушки? Это мое телепатическое послание он, похоже, принял, потому что неожиданно остановился и, повернувшись, подкинул ключи на ладони.
— Вы, кажется, на Садовой живете?
— Да, — настороженно призналась я.
— Я подвезу.
Я открыла рот, но протесты можно было адресовать уже только пустой двери. Чудны дела твои, господи! Я поспешно схватила сумку и куртку и бросилась вниз. Парочка сидела в машине в совершеннейшем молчании. Едва я плюхнулась на заднее сиденье, как машина сорвалась с мес-та. Может, я не совсем русская (а кто из нас чистокровный русский?), но такой сумасшедшей езды не люблю. Где тут у них пристегнуться?..
До моего дома мы добрались в рекордное время.
— Спасибо, — я поспешно выбралась наружу. Как человек болтливый и миролюбивый, терпеть не могу напряженной тишины. Тут мадам открыла рот — первый раз за всю поездку — и, глядя прямо перед собой в лобовое стекло, произнесла короткую, но крайне выразительную речь.
Она сказала:
— И чтоб это было в первый и в последний раз!
Не поняв, кому это адресовано — мне или никак не прореагировавшему чифу, — я тоже решила не реагировать. Кивнула куда-то в середину между передних сидений.
— До свиданья.
И захлопнув дверь, мстительно подумала: а обесцвеченные волосы тебе не идут! Дешево смотришься!
— Утро доброе!
— Утро добрым не бывает, — привычно отозвался наш охранник Валера.
Вообще-то поспать я люблю, но в это акварельно-серое, мягкое апрельское утро проснулась удивительно бодрой. И даже перспектива про-вести на работе половину субботы ничуть меня не расстраивала. Главное — никого не будет в офисе — и мне удастся разгрести завалы, оставшиеся после бывшего секретаря, смывшегося замуж, и после недели моей собственной плодотворной работы.
Напевая под нос, я вприпрыжку взбежала на второй этаж. Открыла приемную, потом — жалюзи, полила нисколько не вдохновленную моим тщательным уходом чахлую местную зелень. Сварила кофе, с огромным удовольствием прикончила жутко калорийные покупные сэндвичи. Будем надеяться, успею разгрести все до обеда, потому как на него ничего не осталось.
Несколько часов я работала, не покладая ни головы, ни рук: набирала, исправляла, отсылала, сортировала. Принтер тихо шипел и сноровисто выпекал документы, я так же сноровисто раскладывала их, горяченькие, по соответствующим папкам. Наконец, почувствовав, что моя задница приняла форму кресла, а шея изобразила вопросительный знак, что прекрасно смотрится у лебедя белого и печально — у женской человеческой особи — я вспомнила об обязательной производственной гимнастике. Поймала по радио музыкальную волну, прошлась по приемной, с вялым кряхтеньем ворочая корпусом в разных плоскостях.
— Тебе уже восемнадцать, мне всего тридцать семь!.. — заорал приемник. Образец мужской логики, между прочим. Как мы там бацали рок-н-ролл? Я устремилась к зеркалу. Хорошо, что я сегодня в кроссовках, потому что с отвычки можно запросто вывихнуть ноги. Раз-два-три-четыре. Раз-два-три-четыре…
Последние аккорды вонзились в пустынные пространства офиса, я восторженно взвизгнула и, лягнув себя пятками по ягодицам, развернулась на сто восемьдесят градусов.