У Хейли защемило сердце. Она вспомнила пору своего собственного взросления и то, как стыдливо и болезненно относилась она к каждому новому изменению в своем теле.
Подойдя к раковине, женщина смочила водой кусочек туалетной бумаги и заговорила, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно более беззаботно:
— Интересно, как этой пчеле удалось туда залететь?
— Я потянулась, чтобы потрогать флажок на ограде, а там растут кусты.
— Жимолость.
— Ага, они так здорово пахнут! Ну вот, наверное, она и залетела ко мне в рукав. — Губы девочки снова начали кривиться. — Как вы думаете, папа сильно будет меня ругать? Я, наверное, вела себя не очень…
Прижимая мокрую бумагу к больному месту на груди девочки, Хейли ободряюще улыбнулась и заверила Фейт:
— Наоборот, он, я думаю, будет рад, что дело всего лишь в одном пчелином укусе, тем более что тебе не очень больно. Но ты все равно не показывай ему. Мужчины не понимают, как мы, женщины, к этому относимся. Ты со мной согласна?
Широко распахнув большущие глаза, Фейт изумленно смотрела на красивую тетю, которая, казалось, понимает все на свете.
— Точно, он вообще ничего не понимает. Он до сих пор считает меня маленькой.
— Да что ты, любому видно, что ты уже взрослая. Ведь не могла же ты в самом деле задрать майку при всем честном народе и завопить, что пчела укусила тебя в грудь!
Абсурдность подобного предположения заставила девочку рассмеяться. Хейли попыталась закрепить успех:
— Давай-ка опустим майку, а этот холодный компресс пускай остается на месте. Сейчас мы с тобой поедем на электрокаре в медпункт, твою «смертельную» рану помажут, и она сразу же перестанет зудеть. А после этого попьем кока-колы. Идет? — Фейт настороженно посмотрела на дверь, и Хейли, перехватив этот взгляд, добавила:
— Народ, должно быть, уже разошелся. Я велела охраннику, чтобы он занялся этим. Не можем же мы целый день торчать в туалете, верно?
Фейт засмеялась, опустила майку и скрестила руки на груди, чтобы не свалился компресс, а Хейли краешком мокрого полотенца вытерла ей лицо. Теперь о происшедшем свидетельствовали лишь опухшие глаза и покрасневший носик девчушки.
Хейли обняла рукой ее хрупкие плечи, и они бок о бок вышли на улицу. Как и ожидала женщина, никого из зевак возле входа не осталось. Отец Фейт, словно статуя, стоял неподалеку, не сводя застывшего взгляда с двери, но ожил сразу же, как только увидел дочь, и кинулся в их направлении.
— Фейт, с тобой все в порядке? — взволнованно обратился он к дочери.
— Да, папа, все хорошо, — застенчиво ответила та.
— Так какого… э-э-э… Что же все-таки случилось?
Понимая, что сейчас не время для перекрестного допроса, Хейли вмешалась:
— Я отвезу Фейт в медпункт. С ней, по-моему, все хорошо, но хотелось бы в этом убедиться. — И с этими словами она повела девочку к предусмотрительно доставленному Доусоном электрокару — такому, на которых ездят по полю для игры в гольф.
— Эй, послушайте, мисс…
— Мистер Доусон с удовольствием покажет вам дорогу до медпункта, — холодно прервала говорившего Хейли и, нажав на педаль, ловко объехала группу шумливых подростков. Кинув через плечо последний взгляд на мужчину, она увидела, что отец девочки стоит, уперши руки в бока. Сейчас, наверное, этот посетитель с превеликим удовольствием задушил бы ее — таким уничтожающим взглядом он проводил их.
К тому времени, когда Хейли и Фейт подъехали к медпункту, что располагался на служебной территории, они уже успели стать подругами и, беззаботно болтая, вошли в маленькое кирпичное строение. Поскольку медсестра была занята, пытаясь привести в чувство какого-то перегревшегося на солнце старичка, Хейли отвела девочку в пустой процедурный кабинет.
— Если будет больно, скажи, — предупредила она, осторожно накладывая вязкую мазь на больное место на груди Фейт. Не успела Хейли закончить, как грохнула входная дверь и в приемной послышались торопливые, решительные шаги.
— Это папа, — несчастным голосом проговорила Фейт. — Он меня убьет.
— Я сама с ним поговорю, — успокоила девочку Хейли. — А теперь — хочешь коку?
— Ага. А можно я ее здесь попью? Хейли улыбнулась. Ей была понятна боязнь девочки видеться с отцом.
— Можешь оставаться здесь столько, сколько захочешь.
Закрыв за собой дверь, женщина лицом к лицу столкнулась с отцом Фейт, который нетерпеливо вышагивал взад-вперед перед столом дежурной медсестры.
— Где она? — рявкнул он, только завидев Хейли.
Никогда еще ей не доводилось видеть большего грубияна, чем этот тип.
— В процедурной, — ответила Хейли и направилась к стоявшему в противоположном углу холодильнику. — Я обещала принести ей коку.
— Коку! — взорвался он. — После всего этого ее еще и кокой поить?
Хейли не произнесла ни слова. Открыв банку, она прошла мимо него, как мимо пустого места, и вновь скрылась в процедурной. Фейт сидела на кушетке для обследований, смотрела на плакат, призывавший к борьбе с курением, и болтала своими худенькими ножками.
— Спасибо, — вежливо поблагодарила она, когда Хейли вручила ей банку с шипучим напитком.
Внимательно посмотрев на девочку, женщина спросила:
— А где твоя мама, Фейт? Та опустила голову на грудь и едва слышно ответила:
— Умерла. Несколько месяцев назад. Так Хейли и думала!
— Наверное, мне стоит рассказать твоему папе про пчелиный укус, как ты считаешь?
Фейт обреченно кивнула. Женщина ободряюще похлопала ее по коленке, выскользнула из процедурной и плотно закрыла за собой дверь.
Отец Фейт сидел на краешке обтянутой дерматином кушетки, но, увидев Хейли, тут же вскочил на ноги.
— Можете не торопиться, — охладила она его пыл, — мне еще нужно составить акт о случившемся. — Женщина уселась за письменный стол и взяла стандартный бланк, который необходимо было заполнить, чтобы отчитаться о происшествии. Она делала вид, будто не замечает, что мужчина уже чуть ли не дымится. — Итак, что…
— К черту ваши дурацкие акты, мисс Эштон! Я хочу знать, что случилось с моей дочерью! Отвечайте немедленно!
Его голос уже не громыхал, как прежде, однако теперь в нем звучали зловещие нотки. Он стоял в двух шагах от Хейли, широко расставив руки и опершись ими о поверхность стола. И тут, подняв глаза, Хейли впервые взглянула на него как на мужчину, а не просто на очередного скандалиста, превратившего обычный размеренный день в бедлам.
Холодные серые глаза, нос прямой и тонкий, с красиво очерченными ноздрями, губы сжаты в узкую полоску. В иной ситуации они, очевидно, могли быть нежными и чувственными. Тяжелый подбородок и крепко сжатые челюсти свидетельствовали об упрямстве и указывали на недюжинную силу воли, не сулившую ничего хорошего тому, кто решился бы ее испытать. Посеребренные на висках волосы мужчины были по-прежнему взлохмачены, однако даже в этом можно было найти некую прелесть.
