Кристина была поражена происшедшими за двадцать лет переменами. Неужели время способно за такой короткий срок превратить блестящую красавицу в пугало? Может быть, это не та женщина, а ее сестра? Но нет, это она, узнать ее все же можно. Кристина уловила ту единственную черточку, которая объединяла лица на двух фотографиях в паспорте и эту пропитую рожу (по-другому даже язык не поворачивался сказать). Знакомое обиженное выражение рта, словно у маленького ребенка, — вот что оказалось неподвластно никаким жизненным бурям.
— Вы Певцова Маргарита Васильевна? — бойко поинтересовалась Кристина, предупредив вопрос со стороны хозяйки квартиры.
— Да, это я… — блуждающий, пьяный взгляд голубых глаз. — А что?
— Я нашла в парке вашу сумочку с паспортом. Посмотрела адрес и решила вам ее принести. Вот… — И Кристина, достав из-за спины сумочку, протянула ее женщине.
— Боже мой, какая прелесть!.. — пробормотала женщина. — Сумочка. Паспорт. За это надо выпить. Как тебя зовут, моя лапочка?
— Кристина меня зовут.
— Да ты проходи, что же ты стоишь? — пьяно продолжала она. — Боишься? Не бойся, у меня уже давно такой беспорядок, зато можно в обуви ходить, как в Париже… Знаешь, в Париже гостям никогда не предлагают тапочки. Они ходят по дому в той же обуви, что и на улице… Правда, улицы у них моют со стиральным порошком, но это ведь не суть. Водку будешь?
Кристина прошла следом за хозяйкой на просторную кухню, которая, несмотря на богатство обстановки, напоминала средней величины помойку. Кругом на столах из натурального дерева и на всем, что имело ровную поверхность, валялись грязная посуда и затушенные мимо пепельниц окурки… В углу стояло переполненное мусорное ведро… Воздух был пропитан стойкими парами алкоголя и табака…
— Да нет, спасибо, мне нельзя пить, — печально сказала Кристина, которая уже поняла, что никакого вознаграждения не предвидится.
— А почему это тебе нельзя? Это кто это тебе сказал, что нельзя?
— А у меня прослушивание. — Кристина взглянула на часы. — Через полчаса уже начнут вызывать.
— Какое прослушивание? В театральный, что ли?
— Ну да.
— Так ты артистка, значит? — Женщина заулыбалась, и лицо ее сразу словно осветилось ярким васильковым огнем. — Поступать приехала?
— Ну да.
— Эх! — горько воскликнула хозяйка квартиры и плеснула себе в стакан водки из спрятанной под столом бутылки. Никак не объясняя своего возгласа, она рывком опрокинула отраву внутрь и потянулась к черствому куску ржаного хлеба.
— А вы что, тоже туда поступали? — высказала догадку Кристина.
— Ха! Поступала! — воскликнула женщина, чиркая спичкой и прикуривая папиросу. — Да я, милочка, десять лет в театре оттрубила на главных ролях…
— Серьезно? — изумилась такой удаче Кристина.
— Абсолютно! — Женщина сделала отчеркивающий жест с зажатой в пальцах сигаретой.
— А вы и в кино снимались?
— Снималась… — пьяно кивнула она. — А как же! Снималась… У Михалкова снималась, у Сокурова… Так… Где еще? У Параджанова, кажется, снималась…
— Ого!
— Еще у Тарковского…
— У Тарковского?! Но у него же всего несколько фильмов… И я все видела. Ретроспектива по телевизору была. Но вас я что-то не припомню.
— Ну как же, вспомни… Ранний Тарковский… «Зеркало»… Красивый был Андрюша, молодой… Вредный только — как скотина последняя… Ой, да что это я о покойнике…
— Подождите, но ведь в «Зеркале» главную роль Терехова играла. Я же отлично помню, — искренне изумилась Кристина. Только сейчас ей пришло в голову, что незнакомка отчаянно лепит горбатого.
— Правда, что ли? — с невинным видом переспросила женщина. — Ой, что-то я совсем заговариваюсь… Ты меня останавливай, если я начинаю нести всякую чушь… Как тебя зовут-то, говоришь?
— Кристина.
— А меня — Марго. Всю жизнь так звали, со студенчества. Даже режиссер в театре только так называл. Иногда еще добавлял — королева Марго. Но я всегда обижалась: что это меня — Маргариту Певцову — сравнивают с какой-то там потаскушкой из Дюма. Просто Марго — и этим все сказано…
— А вы и сейчас в театре играете? — спросила Кристина и, взглянув на помрачневшее лицо своей собеседницы, вдруг осознала, насколько это глупый вопрос.
Однако Марго очень быстро взяла себя в руки.
— Нет, не играю, — с очаровательной улыбкой ответила она. — У меня сейчас творческий отпуск. Устала, понимаешь, от сцены. Чувства стерлись… Знаешь, есть такое понятие — эмоциональное истощение. Впрочем, думаю, тебе оно пока незнакомо. Ну что — значит, поступаем?
— Поступаем, — склонила голову набок Кристина.
— И что, прямо в таком вот виде и пойдешь на прослушивание?
— А что?
— Да то, что имидж у тебя нулевой.
— Как это?
— Гризетка, фитюлька — и ничего больше.
— Вы серьезно?
Марго вдруг переменилась в лице и сказала почти со злобой:
— Да хватит тебе меня на «вы» называть! Фекла я тебе, что ли?
— Просто мне неудобно… — попыталась возразить Кристина.
— Ты актриса и подобных чувств вообще испытывать не должна! — прикрикнула на нее новая знакомая. — Ну, представь, приходишь ты на экзамен, а тебе преподаватель говорит: «Давайте-ка, девушка, разденьтесь — похвалитесь, чем можете». А ты ему: «Ой, знаете, а мне неудобно…» — Она так выразительно изобразила смущение, что Кристина прыснула от смеха.
— Смеешься хорошо, — одобрила ее Марго, — а с ходу можешь — по заказу? Ну-ка, давай засмейся…
Что-что, а такие пустяки, как смех или слезы, Кристина давно считала пройденным этапом — все это было давно натренировано дома перед зеркалом. Как только приходила из школы, она могла часами сидеть возле трюмо и строить самой себе различные рожи. Только вечером, когда родители приходили с работы, она отвлекалась от любимого дела и тратила пару часов на уроки. В результате этих тренировок Кристина умела изображать на своем лице штук десять разных улыбок, удивление, недоумение, досаду, страх и еще кучу всяких эмоциональных оттенков. «Смехами» она занималась отдельно. Для этого ей приходилось совершать длительную прогулку к реке, где она, убедившись, что никто ее не видит и не слышит, начинала пробовать голос. О том, чтобы вырабатывать приемы смеха дома, не могло быть и речи — соседи быстро записали бы ее в сумасшедшие и, может, даже вызвали бы для нее «психушку».
— А тебе какой смех — веселый, насмешливый или стыдливый?
— Любой!
Кристина набрала в легкие побольше воздуха и захохотала. Она смеялась непринужденно и естественно — смех как будто лился из нее.
