Ознакомительная версия.
– Посмотрела бы я на вас, Кира Павловна, – скривилась Евгения, но договорить не успела. Строптивая старуха тут же ее оборвала:
– Посмотришь еще, Женечка, не сто лет жить буду.
– Да живите, теть Кир, – всхлипнул сентиментальный Вовчик и полез за носовым платком в задний карман брюк.
– Да че ж я вам, клоун, что ли?! – возмутилась мать покойного и, поджав губы, изрекла: – Ни дня жить без него не хочу. Сами со своей кошкой теперь доживайте! – пригрозила Кира Павловна и позвала: – Мотя! Мотя! Мотя!
Кошка не отозвалась.
– Не идет, стервь. Боится! Сам ведь все время ее отсюда гонял. Не разрешал в свою комнату заходить. А сейчас говорю ей: «Иди сюда, Мотя. Умер Женька-то. Ходи теперь, сколько влезет», – а она все равно носа не кажет. Так в темнушке и сидит. Ты б ей, Женя, печенки бы пожарила, а то ведь второй день ничего не ест.
– Скажете тоже, Кира Павловна, – возмутилась сноха. – Жара такая, на улицу выйти невозможно, а вы про кошку.
– А чего ж тебе жара? – искренне удивилась старуха, предполагая, что у людей младше ее по возрасту претензий к жаре не может быть по определению. – Дойди по теньку, купи печенки и пожарь у себя. Может, поест.
– Ну уж нет! – категорически отказалась совершать подвиг Евгения Николаевна. – Если хотите, вечером пожарю.
– Дорого яичко, да к Христову дню, – обиделась свекровь. – Придется чужих людей просить. Может, ты, Лева, Нину свою попросишь? Все равно ж придет прощаться, так пусть хоть с толком.
Лев Викентьевич стушевался, но отказать матери покойного друга не решился.
– Да я сейчас позвоню, теть Кир. – Он полез за сотовым телефоном.
– Уж позвони, Лева, сделай милость, – простонала Кира Павловна и посмотрела сквозь сидевшую напротив сноху. – Не всякий раз просить-то буду. Если только что…
– Вы это, – заволновался Вовчик, – теть Кира, просите. Я ведь тоже сготовить смогу, это я запросто.
– Спасибо, Вова, тебе, – низко опустила голову Кира Павловна, а потом резко ее вскинула и гордо посмотрела сквозь невестку.
– Не надо никуда звонить, – запретила вернувшаяся в комнату старшая внучка Вера и строго посмотрела на бабушку. – Зачем тебе сейчас печенка? Я твою кошку уже кормила. Ника корм ей привезла.
– Не ест она ваш корм! – вступилась за кошку Кира Павловна.
– Она вообще сейчас ничего не ест, – напомнила внучка. – В кухню зайдешь: одни миски по углам. Как в ресторане. Хочешь – «Вискас», хочешь – колбаса. Хоть сама садись и ешь, – горько пошутила Вера. В этой семье, похоже, чувство юмора было неискоренимо.
– А чего тогда не ешь? – не осталась в долгу бабка.
– Кусок в горло не лезет, – криво улыбнулась горбоносая Вера.
– Вот и Моте моей не лезет, – подвела итог Кира Павловна и, немного подумав над горькой участью осиротевшей, как она считала, кошки, обратилась к Льву Викентьевичу: – А ты все-таки, Лева, позвони. Позвони Нине, чтоб вхолостую не ходила.
– Не надо никуда звонить, дядя Лева. – В голосе старшей внучки Киры Павловны Вильской зазвучали железные нотки. – Не слушайте ее. – Вера кивнула в бабкину сторону и подняла брови, явно о чем-то сигнализируя отцовскому другу.
Лев Викентьевич поймал Верин взгляд и медленно поднялся со стула, задержав взгляд на галстуке покойного.
– А галстук какой красивый! Ты отцу покупала?
– Да что вы! – грустно улыбнулась Вера. – На папу невозможно было угодить – это он все сам. Видели его коллекцию? – Она была так похожа на покойного Вильского, что при взгляде на нее Левчику стало не по себе и он, пробираясь мимо роняющего слезы Вовчика, чуть не опрокинул стоявший на трех табуретах гроб.
– Осторожно! – в один голос воскликнули все присутствующие, а сидевшие рядом схватились руками за края гроба, словно за борта переворачивающейся лодки.
– Фффу, черт! – выругался жизнелюбивый Лев Викентьевич, интуитивно избегавший любого соприкосновения со смертью. На похоронах, а они случались все чаще и чаще, Лева всегда предпочитал получить роль главного организатора, чтобы иметь объективные причины заявить воображаемой смерти, что он здесь – по делу, а не в очереди стоит.
В ситуации с неожиданно ушедшим из жизни Женькой Вильским такая возможность Льву Викентьевичу предоставлена не была: «пальму первенства» из его рук изящно выхватили две взрослые дочери школьного друга, Вера и Ника, всерьез обеспокоенные тем, чтобы угодить преждевременно ушедшему из жизни отцу.
– Может, автобус заказать? Вдруг людей много будет? – предложил свою помощь Лев Викентьевич Рева и с мольбой посмотрел в глаза Вере.
– Закажите, дядя Лева, – с готовностью приняла предложение старшая дочь Вильского и подошла к отцовскому товарищу так близко, что тому не осталось ничего другого, как обнять красавицу Веру и погладить ее по спине. Она всхлипнула и уткнулась Льву Викентьевичу в плечо.
– Поплачь, поплачь, Верочка, – прошептал ей на ухо Лева и сжал еще сильнее. – Ты ведь мне как дочь, – произнес Рева и неожиданно даже для себя самого смутился, почувствовав, что в его словах правды и на один процент не наберется. Гладя Веру по спине, он испытывал отнюдь не отцовские чувства. Спина женщины была столь беззащитна, что Льву Викентьевичу пришла в голову совсем уж бредовая, как он счел, мысль: «Вот бы и мне такую. С такой вот спиной и острыми, как у девочки, ключицами».
– Пойдемте, дядя Лева, – прошелестела ему куда-то в шею Вера, и Левчика обдало жаром.
– Куда? – со странной надеждой в голосе спросил он.
– Галстуки покажу, – напомнила дочь Вильского и потянула отцовского друга за собой.
– Не надо! – напугался Лев Викентьевич Рева.
– Почему? – искренне изумилась Вера и отпрянула от него.
Лева хотел сказать «примета плохая», но не решился и, как всегда, наврал:
– Не могу, Верочка. Боюсь, сердце не выдержит на это смотреть. Потом как-нибудь.
– А я хотела, чтобы вы в память о папе для себя галстук выбрали.
Реве от этих слов стало нехорошо: сначала чуть гроб не перевернул, потом – галстук, черт его дери, так и недолго следом за товарищем…
– Давай, Вера, я выберу, – скромно предложил заплаканный Вовчик, даже не предполагая, какую поддержку оказывает перепуганному насмерть другу. – Мне можно?
– Конечно, дядя Вова, – с готовностью отозвалась Вера и устремилась к стоящей у стены «Хельге».
На фоне тщательно подбираемой отцом техники (компьютер, телевизионное панно, домашний кинотеатр, синтезатор) этот сервант казался полным анахронизмом, но избавиться от него не было никакой возможности из-за капризов девяностолетней бабки, по-прежнему считающей наличие «Хельги» в доме главным признаком социального и материального благополучия.
Ознакомительная версия.