Я взяла страницу с некрологами. По крайней мере есть хоть какая-то польза от чтения этой рубрики. Польза состоит, в частности, в том, что не находишь в ней своей фамилии.
– Ютик, что с тобой? – Ну вот, пожалуйста, стоит начать читать, тебе непременно помешают.
– Ничего, – ответила я и почувствовала комок в горле. Что со мной, к черту?
– Я же вижу. Ты хотела поболтать.
– Уже расхотела, – сказала я, понимая, что решение «не плакать» было принято ad hoc [1].
– Может, у тебя скоро месячные? – покосился на меня Адась со свойственной ему заботой и проницательностью.
Ну это уж слишком!
Я пошла в кухню и метнулась к сотейнику. Мясо, увы, прилипло ко дну, стало другого цвета и теперь походило скорее на труху.
– Блин! – сорвалось у меня.
– Не ругайся! – Тося в последнее время ведет себя, как Борис: ни звука, ни шороха, а он тут как тут.
– Прежде у меня никогда не подгорала еда, – сказала я, выбрасывая обуглившиеся ошметки мяса в мусорное ведро.
– Прежде мы ели пиццу, – заметила змея, которую я самолично породила. – Сделай яичницу. – И дочь подала мне яйца из холодильника.
Тося редко ест яйца, обычно ей становится плохо при виде одной скорлупы, но на сей раз она почему-то не привередничала. Я вбила шесть яиц на сковороду и стояла, не отходя от плиты. Смотрела, как они шипят, и размышляла о жизни и о смерти.
– Ты тоже всегда ко мне цепляешься перед месячными, – заявила Тося.
Я сняла с огня сковороду и сдернула крышку. Глазунья красиво поджарилась, как и положено, белок загустел, желток немного мягонький. Я отставила сковороду в сторону и взглянула на дочь. Она смотрела на меня, и я при всем своем желании не обнаружила в ее глазах ни капли издевки.
– Твоими или моими? – попыталась сообразить я.
– Ну… – замялась Тося. – И теми, и другими.
И вдруг мне стало все предельно ясно. Просто Адам с трудом переносит предменструальный синдром раздражительности. Становится обидчивым и нервозным, несобранным, мне надо бы об этом помнить и не вызывать его именно в этот трудный момент на разговоры. Ничего странного, что он так реагирует и не в настроении. Хорошие партнеры, даже если они не женаты, спустя какое-то время уподобляются друг другу.
Я улыбнулась и велела Тосе накрыть на стол. Она покорно и без комментариев достала тарелки и кефир.
Мир поразительно прост, достаточно понять механизмы, которые им управляют.
А потом я с ужасом уставилась на хлеб, который начала резать. Если мы с Адамом до такой степени уподобились друг другу, не значит ли это, что у меня теперь по ночам будут поллюции?
Я не какая-то взбалмошная истеричка, как может показаться. Просто я попросила Голубого, чтобы он никому не рассказывал о наших дальнейших планах на жизнь, пока мы не решим все до мелочей. И Адась дал слово, хотя при этом, кажется, насмешливо прищурил глаза. Речь шла о всяких пустяках, к примеру, спешить со свадьбой или подождать, пока Адам вернется, и тогда устроить миленькое торжество. Господи, как я обожаю выходить замуж за Голубого!
Он поклялся и добавил:
– Предпринимать какие-либо действия, не сопряженные с риском, – не в моих правилах. – И вынес вердикт: – Решено, я подтверждаю: хочу на тебе жениться.
Но я боюсь сглазить. Я не суеверна, но если о твоих планах становится известно слишком рано, то они могут не осуществиться. А кроме того, если все сорвется – постучу по дереву! – как я тогда буду выглядеть? Как еще раз брошенная женщина? О нет, хотя, впрочем, эта свадьба не так мне и нужна, люди живут с бумажкой и ненавидят друг друга (как мой бывший с Йолей). А мы, пожалуйста, прекрасно живем без всякого принуждения. В жизни все поправимо: даже если когда-то был срыв, потом всегда может произойти что-нибудь хорошее, вот так! Конечно, проще погибнуть от рук террористов, чем выйти замуж после сорока лет, но унывать не стоит: терроризма сейчас столько, что пропорции меняются в нашу пользу. В нашу! Женщин зрелых лет!
Поскольку я хотела сохранить пока все в тайне, то по секрету сообщила только Уле. Ну и Агнешке, потому что она моя двоюродная сестра. И Гжесику, потому что он ее муж, к тому же мужчина, а мне было любопытно, как прореагирует мужик на известие о свадьбе. Реакция Гжесика, впрочем, была, как всегда, следующей: «Расслабьтесь!»
Он сразу же позвонил Адасику, чтобы ему сказать… не знаю, правда, что, поскольку Голубой не захотел повторить.
– Кому ты еще сообщила? – спросил Адам, подняв голову от книги, когда я вернулась домой.
– А что? – ощетинилась я. – Моя свадьба – мое дело!
– Да ничего. Я просто так спрашиваю. Ведь это ты хотела сохранить все в тайне. Я сказал только Шимону.
– Вот видишь! – злорадно улыбнулась я.
– Он – мой сын! Тося ведь тоже знает!
– Ну и что? Боишься, или как? Может быть, ты раздумал?
Меня затрясло от одной этой мысли, и я тут же осознала, что набор вопросов получился идиотский и не на уровне, но ни один нормальный не пришел мне в голову. Наверное, он потому так легко согласился сохранить конфиденциальность, чтобы никто не узнал и чтобы не чувствовать себя чем-то связанным? Иметь возможность в любой момент пойти на попятную?
– Ютка! – Адась теперь стоял в дверях. – Не мучай меня, я не раздумал, мне одно непонятно почему ты велишь мне держать все в тайне, словно это какой-то неблаговидный поступок, а сама трезвонишь на весь свет?
Ну знаете ли! Я сказала только ближайшей родне, а у него претензии, да к тому же накануне свадьбы!
– Ну, я рассказала Агнешке, не думала, что ты будешь против.
– Я не против, хотелось бы только знать, кому еще известно, потому что с Гжесиком я говорил как заторможенный, не знал, что он тоже в курсе, и выходит, что я, как выражается Тося, веду себя дурнее пьяного ежика.
Вот уж действительно нехорошо получилось, но дрожь понемногу унялась. Значит, он не собирается меня бросать, не передумал и т.п., а хочет лишь кое-что уточнить. Очень мило.
– Ну… – вспоминала я. – Реня знает и ее муж… Голубой, опершись о книжную полку, многозначительно улыбался.
– Потому что они наши соседи, – поспешно вставила я. – Уле сказала… Маньке…
– Ну конечно, это же тайна. – Голубой в открытую издевался надо мной.
Почему мужчина перед свадьбой заставляет нервничать свою будущую жену лишь потому, что она говорит правду? А Маньке я сказала, потому что она мне пообещала, что никому не проговорится!
– Я должна была сказать Маньке потому… – Я замялась, ничего не приходило на ум, а Адась стоял в окружении книг и улыбался радостно и ехидно, наверное, потому, что оказался прав. Быстрее, быстрее, надо найти какую-нибудь причину, какой-нибудь очень серьезный повод, что я, разумеется, все держу в секрете, но в данном случае… В голове – пусто. – Мне пришлось ей сказать, потому что… – У Адама брови все выше лезли на лоб, он даже не собирался мне помочь. – Короче говоря, у меня не было выхода… – И вдруг меня осенило: – Потому что Манька – ветеринар!
