Когда Маринэ с мамой пришли к учительнице в первый раз, Кинга заперли в ванной, он скрёбся лапами, пытаясь открыть дверь самостоятельно, и нетерпеливо повизгивал: ждал, когда его выпустят и разрешат обнюхать гостей. И Маринэ боялась: вдруг у него получится – открыть?…
В следующий раз Маринэ пришла к учительнице одна и… прилипла спиной к стене: на неё смотрели горящие глаза дьявольского пса-охранника Демьена Торна из «Омена» (книжку отец принёс из библиотеки, Маринэ проглотила её за три дня, потом перечитала ещё раз, потом ещё… и в первый раз порадовалась тому, что сломала ключицу и может без помех насладиться адреналиновой культовой мистикой, которая помогала забыть о жгучей боли в плече).
Лидия Петровна взяла её за руку и повела в комнату. – «Не надо бояться, он не укусит. Он к тебе со временем привыкнет и не будет так смотреть».
Так и повелось: Кинга выпускали из ванной через пять минут после прихода Маринэ («Кинюше там жарко, и вообще, он любит – в гостиной, а эту породу нельзя нервировать… Кинюш, лежи спокойно, девочка тебя стесняется»), и все полтора часа она сидела на стуле с замороженной от ужаса спиной и думала – о рояле. Если его развернуть, тогда между ней и Кингом был бы рояль… Как было бы хорошо!
– Господи, мой Боже! – патетически восклицала Лидия Петровна. – Боже мой, Марина! Что у тебя с руками, кто тебе ставил руки, уж точно не я! Ты вся зажата, сядь свободнее. И держи спину! И не ложись на клавиатуру! Ты меня угробишь… Что-оо? Устала? Часа ещё не прошло, не зли меня, Марина… Кинг!! Я тебе что сказала?! На место! Ты нам мешаешь заниматься. Большой уже, а ведёшь себя как щенок… Марина! Сядь свободнее, расслабься, ты словно трость проглотила!
Но расслабиться не получалось: сзади сопел и топтался ротвейлер, недовольный тем, что хозяйка уделяет столько внимания длиннокосой девчонке, и держит её за плечи, и бьёт по лопаткам, а девчонка морщится (лучше бы Кинюшу по спинке шлёпнула, он любит), и за руку берёт… Нет, сие невыносимо! – И Кинг тихонько рычал…
В конце концов Маринэ не выдержала и пожаловалась отцу, но отец неожиданно принял сторону противника:
– Маринэ. Чтобы. Больше. Я. Такого. Не слышал! Как тебе не стыдно! Такая большая девочка – и боишься домашнего пса. Завтра сходишь в зоомагазин и купишь ему подарок, мячик или собачье печенье, вот возьми деньги, купи на все. Он тебя полюбит, и вы подружитесь, вот увидишь.
Собачьи галеты были куплены и приняты Кингом с холодным достоинством. После часа занятий Маринэ полагался пятиминутный перерыв, которым она и воспользовалась для «налаживания отношений». Лидия Петровна тактично вышла из комнаты, чтобы не мешать. Кинг жевал, вкусно причмокивая, и смотрел умильными глазами. Маринэ вздохнула с облегчением.
Покончив с галетами, Кинг вежливо поблагодарил («Уф, рр-р, уфф!») – и полез обниматься. От страха Маринэ залезла на рояль и поджала ноги. Кинг, царапая когтями драгоценный инструмент, пытался последовать за ней, Маринэ изо всех сил лупила его ногами по лобастой башке. Оба при этом верещали forte и даже fortissimo[4].
Прибежавшую из кухни на шум Лидию Петровну хватил удар. Маринэ чуть не за косы стащили с рояля, прочитали нотацию и швырнули на стул, к роялю. Кинг за беспредел и непозволительную фамильярность был заперт в ванной на неопределённый срок. Маринэ играла полонез Огинского со слезами на глазах и жалела запертого в ванной Кинюшу (он-то в чём виноват?), поэтому сыграла очень музыкально и была прощена.
Эмоции на поводке
– Ну что ж поделаешь, со временем привыкнешь и не будешь так бояться. Лидия Петровна преподаватель от бога, консерваторию окончила, с концертами полмира объездила… Теперь вот вас учит, спасибо бы сказали лишний раз… А собака что, собаки людей не едят… Маринэ! Лидия Петровна очень тобой недовольна. Ещё раз такое повторится – накажу. Умей сдерживать свои эмоции, не маленькая уже, – только и сказал отец, прочитав запись в Маринином дневнике (Лидия Петровна, как истая служительница музы, ставила своим ученикам оценки и писала замечания в дневниках, которые родители обязаны были читать «под роспись на каждой странице»). Маринэ взяла себя в руки и держала эмоции, что называется, на коротком поводке.
Через год «поводок» не выдержал. Кинг, чьи объятия она так жестоко отвергла, помнил обиду и упорно не желал признавать Маринэ своей («Много вас тут ррр! ррразных, и все в «свои» норрровят, пррроходной дворрр устррроили из дома. А я – ррр! ротвейлеррр, а не пудель, мне перед дрррузьями стыдно! Р-ррр!»).
После очередного выплеска Кинюшиных бурных эмоций (схватил в коридоре зубами за пальто и повалил на пол, укусить не позволило воспитание) «приват»-классы закончились истерикой, которую Маринэ устроила родителям и проплакала весь вечер и полночи, не в силах успокоиться и перестать.
– Зачем столько слёз, ничего не случилось, он тебя не покусал, ты же сама говорила… Не хочешь заниматься за две остановки, будешь ездить за восемь, – сказали родители, и Маринэ вздохнула с облегчением. Потому что в восьми трамвайных остановках располагалась музыкальная школа.
После небольшого экзамена, который она выдержала с честью, тринадцатилетнюю Маринэ приняли в третий класс вечернего отделения (всего классов было пять, пятый – выпускной), удивляясь её музыкальности и техничности исполнения (Маринэ сыграла «Насмешку» Яна Сибелиуса, запутавшись в пассажах и находчиво пропустив в середине несколько тактов).
В пятом, выпускном классе она уже свободно играла его «Грустный вальс», «Юношеский этюд ля-бемоль мажор» Ференца Листа, и «Кампанеллу» – почти как Артуро Бенедетти Микеланджели (то есть это Маринэ так думала, поскольку амбиций ей было не занимать).
Больше всего ей нравилось сольфеджио[5], потому что там была хорошая компания и можно было развлечься (о том, как они «развлекались» и что по этому поводу думали преподаватели, расскажу чуть позже).
Бабушка
На летние каникулы её каждый год отправляли к троюродной тётке отца в Леселидзе, где у Маринэ было много друзей. В посёлке жили абхазы, грузины, осетины, украинцы и эстонцы, и взрослые называли Леселидзе интернациональным. Дети на национальность не смотрели, игры были общими, непонятные слова объясняли и вполне понимали друг друга, умудряясь знать несколько языков и изъясняться на всех.
У бабушки Этери (которая, собственно, не была Маринэ бабушкой) был свой дом на краю посёлка и большой тенистый двор, в котором росли бабушкины любимые гладиолусы и сиренево-лиловые ирисы. И огород был, и виноградник. Во дворе росло алычовое деревце и несколько хурмин (летом хурма ещё зелёная, незрелая, вырастет, когда Маринэ здесь уже не будет, уедет домой, в Москву), грядки с чесноком, луком и зеленью, за домом – виноградник, в котором поднимались по шпалерам виноградные жилистые плети, а внизу, вдоль шпалер, росли помидоры – места хватало всем.
Ещё во дворе был колодец-журавель. Маринэ нравилось доставать из него воду, хотя это было нелегко: в высоком прыжке Маринэ взлетала на колодезный журавель и повисала на нём, сложившись пополам (она умела это делать – вперёд, вжимая колени в лоб и обхватив ладонями стопы, и назад, почти касаясь затылком икр, что было совсем уж невероятным зрелищем для поселковой ребятни).
Для девочки её возраста Маринэ весила непозволительно мало, журавель не хотел поднимать из колодца ведро, а потом не хотел опускаться, но Маринэ не сдавалась и в конце концов научилась. Это была война ласточки с журавлём, как шутила бабушка Этери.
Маринэ по привычке поднималась в половине шестого, к радости Этери, которой «внучка» помогала с огородом. Успевала и грядки выполоть, и гладиолусы полить из садовой лейки, и с подружками поиграть, и накрасить губы зеленой кожурой грецкого ореха (цвет держался несколько дней, хотя губы стягивало и жгло от йода, который был в ореховой шкурке. Но чего не стерпишь ради красоты!)
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Грузинское красное сухое вино.
франц.: «Я никогда не выйду на лёд. А если заставите, сломаю второе плечо. Теперь знаю, как это делается»
франц.: дурное воспитание
итал.: муз. термины, обозначающие максимальную громкость звучания.
«сольфеджио» в переводе с итальянского означает пение по нотам.
