— Может быть, когда-нибудь, — неопределенно ответила Ванесса, садясь за стол.
Мать положила ей в тарелку разноцветный салат.
— А где рояль?
— Я его продала. — Лоретта потянулась за чайником. — Давно уже. Глупо было бы держать его в доме, когда никто на нем не играет. Да и вообще — я его терпеть не могла. Ах, извини! — спохватилась она.
— Ничего, я все понимаю.
— Вряд ли. — Лоретта пристально взглянула на дочь. — Я думаю, тебе этого никогда не понять.
Ванесса пока не была готова вести столь серьезные разговоры, и потому она промолчала, беря вилку.
— Надеюсь, тебе понравилось пианино. Я-то в них не разбираюсь.
— Да, понравилось. Прекрасный инструмент.
— Бывший его хозяин говорил мне, что это самая лучшая модель. А я знала, что тебе нужно заниматься, вот и купила. Но если оно тебя не устраивает…
— Нет-нет, все в порядке.
Они ели молча, пока Ванесса не вспомнила о вежливости.
— Город совсем не изменился, — начала она непринужденным тоном. — Миссис Гейнор на углу еще жива?
— Еще как, — с облегчением затараторила Лоретта, — ей уже восемьдесят, но она каждый день в любую погоду ходит на почту за газетами и обратно. Брекенриджи уже пять лет как подались отсюда куда-то на юг, а дом продали. Там теперь живет семья с тремя детьми — хорошие люди. Младший в этом году пошел в школу — говорят, толковый паренек. А Рика Хобакера помнишь? Ты его нянчила.
— Помню-помню: это чудовище с рогаткой сводило меня с ума за доллар в час.
— Он самый, — хохотнула Лоретта. — Его приняли в колледж на стипендию.
— Просто не верится.
— Он заходил повидаться на Рождество. Спрашивал о тебе. — Лоретта прочистила горло. — А Джоани здесь осталась.
— Джоани Такер?
— Теперь она Джоани Найт. Три года назад вышла замуж за Джека Найта-младшего. У них чудесный ребенок.
— Джоани, — пробормотала Ванесса. Джоани Такер была ее лучшей подругой с тех пор, как она себя помнила, — ее наперсницей, которой плакалась в жилетку, ее сообщницей в проделках. — У нее ребенок…
— Да, девочка Лара. Они живут на ферме неподалеку. Вот она обрадуется, если ты приедешь.
— Наверное. — Впервые за целый день у Ванессы проснулись какие-то чувства. — Я, пожалуй, съезжу к ней. А ее родители? Как они поживают?
— Эмили уж восемь лет как умерла.
— Ой… — Эмили Такер была лучшей подругой матери, как Джоани была ее лучшей подругой. — Извини.
Лоретта потупилась, глядя на свои руки.
— Мне до сих пор ее не хватает.
— Женщины добрее ее я не знала. Жаль, что… — Она не договорила, понимая, что время сожалений прошло. — А доктор Такер? Как он?
— Неплохо. — Лоретта заморгала, прогоняя слезы. — Дети, работа… В общем, он справился. Он тоже будет рад видеть тебя, Ван.
Ванесса и не помнила, когда ее в последний раз так называли, и это ее даже тронуло.
— Он все так же принимает у себя дома?
— Конечно. А ты совсем ничего не ешь.
Ванесса заставила себя проглотить немного салата.
— Почему же ты не спрашиваешь о Брэди? Неужели тебе неинтересно?
— Нет, — поморщилась Ванесса, ковыряя вилкой в тарелке. — Не особенно.
Лоретта узнала эту гримасу — надутые губы, складку меж бровей, и на сердце у нее стало теплее.
— Брэди Такер пошел по стопам отца.
Ванесса едва не поперхнулась.
— Неужели он тоже врач?
— Да, и переехал в Нью-Йорк. Состоит консультантом в нескольких клиниках. Мне Хэм рассказывал.
— Вот это да! Я-то думала, он пойдет коровам хвосты крутить или сядет в тюрьму.
Лоретта рассмеялась:
— Он теперь уважаемый человек. Все такой же красавчик — высокий, темноволосый. Это всегда не давало ему жить спокойно.
— И другим тоже, — пробормотала Ванесса, а ее мать улыбнулась и сказала:
— Он никому не сделал зла. Разве что родителям помотал нервы. Но о сестре он всегда заботился — вот это мне в нем нравилось. А уж за тобой как ухлестывал!
— Брэди бегал за каждой юбкой! — фыркнула Ванесса.
— А Эмили говорила мне, что когда ты… когда вы с отцом уехали в Европу, он места себе не находил, слонялся по дому как неприкаянный несколько недель.
— Это было давно! — отмахнулась Ванесса, давая понять, что продолжать этот разговор она не собирается.
— Я сама помою посуду. — Лоретта начала собирать тарелки. — А ты, может быть, сыграешь что-нибудь? Мне бы хотелось услышать, что ты снова играешь здесь, в этом доме.
— Хорошо. — Ванесса шагнула к дверям.
— Ван?
— Да?
Интересно, назовет ли она ее когда-нибудь мамой.
— Я хочу, чтобы ты знала, что я очень горжусь твоими достижениями.
— Вот как?
— Да. — Лоретта внимательно посмотрела на дочь, жалея, что у нее недостает смелости обнять ее. — А у тебя какой-то несчастный вид.
— Я вполне счастлива.
— А если нет — ты ведь не скажешь?
— Вряд ли. Мы ведь совсем друг друга не знаем.
«Что ж, по крайней мере, это честно, — подумала Лоретта. — Больно, но без обмана».
— Надеюсь, до твоего отъезда мы успеем познакомиться поближе.
— Я приехала, чтобы получить ответы на некоторые вопросы, но я пока не готова их задать.
— Ничего, мы подождем, Ван. И поверь: я всегда желала тебе самого лучшего.
— И отец всегда так говорил, — тихо заметила Ванесса. — Теперь, когда я стала взрослой, я все-таки не понимаю, что это значит. Забавно, не правда ли?
Она вышла из кухни и направилась в музыкальную комнату, чувствуя грызущую боль ниже груди. Прежде чем сесть за пианино, ей пришлось достать из кармана юбки пузырек и проглотить одну таблетку.
Она начала с «Лунной сонаты» Бетховена, играя по памяти сердца, отдаваясь тихой власти музыки. Сколько всего она переиграла в этой комнате! Час за часом, день за днем. По любви, но большей частью оттого, что так было нужно. К музыке она всегда питала смешанные чувства. С одной стороны, это была серьезная страсть, потребность творить и совершенствовать свое мастерство. Но в то же время над Ванессой довлел долг угодить отцу, который ожидал от нее невиданных достижений. И безуспешно — как она догадывалась.
Он так и не понял, что музыка для нее любовь, а не профессия. Утешение, способ самовыражения, а не средство удовлетворить свои амбиции. Но всякий раз, когда она пыталась объ яснить ему это, она нарывалась на злость и раздражение. Со временем желание разговаривать на эту тему у нее пропало. Известная как страстная и темпераментная артистка, в присутствии отца она становилась покорным ребенком. Она никогда не осмеливалась ослушаться его.
Ванесса заиграла Баха и отрешенно закрыла глаза. Больше часа она пребывала во власти красоты и нежности и гениальной музыки. Отец этого не понимал. Он не понимал, что она может играть для себя, для собственного наслаждения, и ненавидит выходить на освещенную сцену и играть для публики.
