Любка знала, что Княгиня в целом — человек добрый, поэтому мирилась со всеми ее достоинствами и недостатками. К тому же как Ольга ни черта не смыслила ни в живописи, ни в литературе, ни вообще в искусстве, так и Любка совершенно не ориентировалась во многих элементарных жизненных вопросах. Поэтому они чудесным образом дополняли друг друга. Княгиня никогда не призывала подругу бросить живопись, хоть и видела, что это занятие вынуждает ее прозябать в нищете. При всей своей приземленности, Ольга понимала, что для Любки это — святое.
Степанида безоговорочно приняла Ольгу, пристроившись у нее на коленях. Княгиня, впрочем, не собиралась долго рассиживаться. Она решительно согнала Стешу с колен и положила ей рыбки в блюдце. Любке было велено разгружать пакеты. Еды и выпивки в пакетах оказалось на приличную компанию. Какое-то фирменное, дорогое шампанское, водка, ананас, маслины, крабы, креветки, черная икра, семга, блинчики, грибы, фисташковое мороженное, сок, сладкие китайские мандарины, вырезка… Не прошло и десяти минут, как в холодильнике совсем не осталось места. Разобрав продукты, подруги сели за стол и налили по рюмочке аперитива.
— Покажи мне, что ты сейчас пишешь, — попросила Княгиня.
— Не знаю, понравится ли тебе… — смутилась Люба, но Ольга уже вошла в комнату с дымящейся сигаретой.
— Мне всегда все нравится. Ты — гениальный художник. По мне, будь это хоть член на заборе с соответствующей надписью… Ну ничего так, миленько, напрасно ты скромничаешь… Так… А-а… Я не поняла… У тебя что, и елки нет?
Любка вяло махнула рукой.
— Да зачем она нужна? — сказала она.
— Как «зачем»?! Это же Новый год! Елка обязательно нужна!
— У меня вообще-то игрушек нет, — пробормотала Любка.
Княгиня с театральным вздохом закатила глаза.
— Боже мой… Ладно! Это я беру на себя! Где тут ближайший универмаг?
Ольга набросила свою изящную норковую шубку и молнией унеслась в магазин, не обращая внимания на робкие протесты подруги. Через час Княгиня вернулась с двумя коробками и еще одним пластиковым пакетом.
Елка оказалась роскошной, хоть и не настоящей. Елочные игрушки тоже были хороши. «Это такой новогодний подарок», — было сказано Любке, и пусть она только попробует не стать счастливой в наступающем году! Степанида тоже не осталась без подарка: Княгиня купила для нее кошачий лоток. Еще она принесла елового лапника, поставила ветки в вазу, и тесная однокомнатная квартирка сразу наполнилась хвойным ароматом. Словом, все теперь у Любки образовывалось: новогодний стол, новогодняя елка, и новогоднее хвойно-цитрусовое настроение.
Как только на экране телевизора кремлевские куранты пробили двенадцать, Ольга потащила подругу на улицу. Они взяли с собой шампанского, хлопушки, ракетницы и бенгальские огни, предусмотрительно закупленные Княгиней, и вышли во двор.
На заснеженной площадке с одиноким «грибком» и двумя лавочками уже развернулось настоящее народное гуляние с фейерверком. Подвыпившие веселые граждане угощались на морозе водкой, пивом и шампанским, и темное январское небо под грохот и всеобщее ликование с криками «Ура!!!» озарялось разноцветными огнями пышных салютов. Подруги тоже стреляли из своих ракетниц, зажигали бенгальские огни, пили по очереди шампанское из одной бутылки, поздравляли друг друга и целовались, пачкаясь яркой Ольгиной помадой. Какие-то пьяненькие дядечки, лет пятидесяти, попытались заманить их в свою компанию, но тщетно. Ольгу эти домогательства немало огорчили.
— Вот, Любка, каков наш с тобой удел: три пьяных хрена в климаксе! — раздосадованно сказала она.
Всю новогоднюю ночь они смотрели телевизор, пили и ели, возлежа на диване подобно древнеримским аристократам. Стеша свернулась клубком на Любкином животе.
В общем, было тепло, светло, уютно, сытно и даже не скучно. Поглаживая мягонькую, тепленькую Степаниду, Люба пыталась припомнить, как отмечала прошлый Новый год, и внезапно поймала себя на том, что решительно этого не помнит. Скорее всего она отмечала его в полном одиночестве, потому что Ольга уезжала в Чехию, а Коля, как всегда, не звонил. Он никогда не поздравлял ее ни с какими праздниками, потому что в такие дни находился под тотальным контролем своей жены.
Николай объявился четвертого января. Любка работала над заказом, когда раздался телефонный звонок и она услышала в трубке его густой, удивительный голос, от которого ее всегда бросало в жар.
— Привет, Люба, — сказал он. — С наступившим тебя.
— И тебя, — произнесла она растерянно, будто совсем не ожидала его звонка, хотя на самом деле все эти дни, после встречи Нового года, только и делала, что вспоминала Колю и мысленно просила его позвонить. Сама она никогда ему не звонила, потому что очень стеснялась.
— Угадай, чего я хочу? — игриво спросил Николай.
— Не знаю, — тихо ответила Любка, покраснев.
Он всегда так говорил, когда собирался прийти, чтобы заняться с ней сексом. Это означало, что у него снова появился предлог, чтобы поссориться со своей женой Ниночкой и сбежать из дома. Таким образом, он имел возможность убить сразу двух зайцев: наказать строптивую Ниночку и развлечься с доверчивой, наивной Любкой, которая его почему-то любила и верила, что между ними возможны серьезные отношения.
— Все ты знаешь, маленькая хитрюга, — посмеиваясь, сказал Николай. — Короче, накрывай поляну, я скоро буду.
Через час он позвонил в дверь. Любка открыла, радостно прильнула к его холодной дубленке и потянулась к застывшим обветренным губам. Николай снисходительно ответил на поцелуй и ласково погладил ее по спине, затем разулся, снял дубленку, норковую ушанку и прошел в ванную, а оттуда — на кухню, где на столе его уже ждала водка и закуска. Ведь у Любки так много всего осталось после празднования Нового года.
Он был хорош собой: высокий и крепкий, светловолосый, с выразительными голубыми глазами. И хотя в ноябре Николай отметил свой сорок пятый день рождения, выглядел он молодо и этим очень гордился. А как иначе, если юные девы буквально виснут на нем гроздьями, звонят и днем и ночью, рвут на части?
Единственным его недостатком (вернее, даже не его, а всего окружающего мира со всеми его превратностями) было то, что, несмотря на зрелый возраст, Коля до сих пор не имел собственной жилплощади. Это несказанно осложняло ему жизнь. Правда, периодически он сожительствовал с женщинами, которые в отличие от него почему-то жилье имели. И не только жилье, но и немалые средства к существованию. Тем не менее он ни в коем случае не считал себя альфонсом, потому что честно отрабатывал свое содержание в постели.
