Лоретта украшала готовый салат листочками зелени. Ванесса помнила, что мать любит, чтобы все было красиво. Любит тонкие хрупкие вещицы. На кухне у нее были вязаные подстаканники, бледно-розовая сахарница и набор посуды времен Великой депрессии из цветного стекла. В открытое окно влетал легкий ветерок, колыша прозрачные занавески над мойкой.
Мать обернулась, взглянув на Ванессу подозрительно красными глазами, улыбнулась и произнесла четким голосом:
– Даже если ты не голодна, от салата и чая со льдом ты не откажешься, я надеюсь?
– Спасибо, – улыбнулась в ответ Ванесса. – Дом – чудесный. Мне кажется, в нем стало больше места, хотя говорят, что, когда становишься старше, вещи, наоборот, уменьшаются.
Лоретта выключила радио. Напрасно она это сделала, ибо теперь они остались вдвоем в тишине.
– Раньше здесь было слишком много темных тонов, – сказала Лоретта, – и громоздкой мебели. Зайдешь, бывало, в комнату, а мебель на тебя давит, словно выталкивает обратно. – Она вдруг неловко осеклась. – Кое-что я оставила, в основном бабушкины вещи. Они на чердаке. Вдруг, думаю, они понадобятся тебе.
– Может быть, когда-нибудь, – неопределенно ответила Ванесса, садясь за стол.
Мать положила ей в тарелку разноцветный салат.
– А где рояль?
– Я его продала. – Лоретта потянулась за чайником. – Давно уже. Глупо было бы держать его в доме, когда никто на нем не играет. Да и вообще – я его терпеть не могла. Ах, извини! – спохватилась она.
– Ничего, я все понимаю.
– Вряд ли. – Лоретта пристально взглянула на дочь. – Я думаю, тебе этого никогда не понять.
Ванесса пока не была готова вести столь серьезные разговоры, и потому она промолчала, беря вилку.
– Надеюсь, тебе понравилось пианино. Я-то в них не разбираюсь.
– Да, понравилось. Прекрасный инструмент.
– Бывший его хозяин говорил мне, что это самая лучшая модель. А я знала, что тебе нужно заниматься, вот и купила. Но если оно тебя не устраивает…
– Нет-нет, все в порядке.
Они ели молча, пока Ванесса не вспомнила о вежливости.
– Город совсем не изменился, – начала она непринужденным тоном. – Миссис Гейнор на углу еще жива?
– Еще как, – с облегчением затараторила Лоретта, – ей уже восемьдесят, но она каждый день в любую погоду ходит на почту за газетами и обратно. Брекенриджи уже пять лет как подались отсюда куда-то на юг, а дом продали. Там теперь живет семья с тремя детьми – хорошие люди. Младший в этом году пошел в школу – говорят, толковый паренек. А Рика Хобакера помнишь? Ты его нянчила.
– Помню-помню: это чудовище с рогаткой сводило меня с ума за доллар в час.
– Он самый, – хохотнула Лоретта. – Его приняли в колледж на стипендию.
– Просто не верится.
– Он заходил повидаться на Рождество. Спрашивал о тебе. – Лоретта прочистила горло. – А Джоанн здесь осталась.
– Джоанн Такер?
– Теперь она Джоанн Найт. Три года назад вышла замуж за Джека Найта-младшего. У них чудесный ребенок.
– Джоанн, – пробормотала Ванесса. Джоанн Такер была ее лучшей подругой с тех пор, как она себя помнила, – ее наперсницей, которой плакалась в жилетку, ее сообщницей в проделках. – У нее ребенок…
– Да, девочка Лара. Они живут на ферме неподалеку. Вот она обрадуется, если ты приедешь.
– Наверное. – Впервые за целый день у Ванессы проснулись какие-то чувства. – Я, пожалуй, съезжу к ней. А ее родители? Как они поживают?
– Эмили уж восемь лет как умерла.
– Ой… – Эмили Такер была лучшей подругой матери, как Джоанн была ее лучшей подругой. – Извини.
Лоретта потупилась, глядя на свои руки.
– Мне до сих пор ее не хватает.
– Женщины добрее ее я не знала. Жаль, что… – Она не договорила, понимая, что время сожалений прошло. – А доктор Такер? Как он?
– Неплохо. – Лоретта заморгала, прогоняя слезы. – Дети, работа… В общем, он справился. Он тоже будет рад видеть тебя, Ван.
Ванесса и не помнила, когда ее в последний раз так называли, и это ее даже тронуло.
– Он все так же принимает у себя дома?
– Конечно. А ты совсем ничего не ешь.
Ванесса заставила себя проглотить немного салата.
– Почему же ты не спрашиваешь о Брэди? Неужели тебе неинтересно?
– Нет, – поморщилась Ванесса, ковыряя вилкой в тарелке. – Не особенно.
Лоретта узнала эту гримасу – надутые губы, складку меж бровей, и на сердце у нее стало теплее.
– Брэди Такер пошел по стопам отца.
Ванесса едва не поперхнулась.
– Неужели он тоже врач?
– Да, и переехал в Нью-Йорк. Состоит консультантом в нескольких клиниках. Мне Хэм рассказывал.
– Вот это да! Я-то думала, он пойдет коровам хвосты крутить или сядет в тюрьму.
Лоретта рассмеялась:
– Он теперь уважаемый человек. Все такой же красавчик – высокий, темноволосый. Это всегда не давало ему жить спокойно.
– И другим тоже, – пробормотала Ванесса, а ее мать улыбнулась и сказала:
– Он никому не сделал зла. Разве что родителям помотал нервы. Но о сестре он всегда заботился – вот это мне в нем нравилось. А уж за тобой как ухлестывал!
– Брэди бегал за каждой юбкой! – фыркнула Ванесса.
– А Эмили говорила мне, что когда ты… когда вы с отцом уехали в Европу, он места себе не находил, слонялся по дому как неприкаянный несколько недель.
– Это было давно! – отмахнулась Ванесса, давая понять, что продолжать этот разговор она не собирается.
– Я сама помою посуду. – Лоретта начала собирать тарелки. – А ты, может быть, сыграешь что-нибудь? Мне бы хотелось услышать, что ты снова играешь здесь, в этом доме.
– Хорошо. – Ванесса шагнула к дверям.
– Ван?
– Да?
Интересно, назовет ли она ее когда-нибудь мамой.
– Я хочу, чтобы ты знала, что я очень горжусь твоими достижениями.
– Вот как?
– Да. – Лоретта внимательно посмотрела на дочь, жалея, что у нее недостает смелости обнять ее. – А у тебя какой-то несчастный вид.
– Я вполне счастлива.
– А если нет – ты ведь не скажешь?
– Вряд ли. Мы ведь совсем друг друга не знаем.
«Что ж, по крайней мере, это честно, – подумала Лоретта. – Больно, но без обмана».
– Надеюсь, до твоего отъезда мы успеем познакомиться поближе.
– Я приехала, чтобы получить ответы на некоторые вопросы, но я пока не готова их задать.
– Ничего, мы подождем, Ван. И поверь: я всегда желала тебе самого лучшего.
– И отец всегда так говорил, – тихо заметила Ванесса. – Теперь, когда я стала взрослой, я все-таки не понимаю, что это значит. Забавно, не правда ли?
Она вышла из кухни и направилась в музыкальную комнату, чувствуя грызущую боль ниже груди. Прежде чем сесть за пианино, ей пришлось достать из кармана юбки пузырек и проглотить одну таблетку.
