Я перезвонила.
— Слушай, Ленка, так не бывает.
— Что, разобрало?
— Он же точно такой, как я люблю, — тощий высокий брюнет. Вдруг меня разыгрывает кто-то?
— Да ты подожди, лица-то нет. Может, он на рожу страшный.
— Не может он быть страшный, с такими-то пальцами. Уж поверь мне, как бывшей любовнице художника, — наверняка специфические кости черепа, длинный нос, узкая морда и хороший подбородок.
— Была бы ты любовницей патологоанатома, я бы еще поверила, а так, знаешь, насколько разнообразен мир? Может, у него вообще нету подбородка. Или заячья губа. Вот не случайно он отвернулся.
— Я скорее поверю в чей-то дикий розыгрыш, чем в то, что столь восхитительное Божье создание осквернено непропорциональными чертами лица.
— Остапа понесло, понимаю. Держи себя в руках, Марта.
— Лен, да я шучу. Просто картинка понравилась.
— Ну-ну.
Я излазила весь его журнал, что было нетрудно — всего две записи, — и включила поиск но комментариям. Создавалось неприятное впечатление, что это виртуал, созданный специально для меня. В друзьях одна я и сообщество фотографов, а комментарии нашлись только в моем журнале, зато 18 штук. Чует мое сердце, какая-то ревнивая девица решила пошутить. Ну что ж, сделаю вид, будто не замечаю.
«Красавчики»
Сегодня в «Охотном ряду» видела чудной манекен — сидячий. Я так упорно пялилась, пытаясь понять дизайнерскую идею — кроя-то не видно толком, — что манекен смутился и завертел головой. Живой мальчик оказался, но не в моем вкусе, слишком сладенький.
Вообще я люблю красавцев, сил нет, трепещу вся. С человеком средней физической одаренности могу позволить себе всякое, но вот чтобы разбиться сердцем — только об красавца. Коллекция у меня небольшая, но подобрана со вкусом, и долгими зимними вечерами я занимаюсь классификацией экспонатов. Можно делить красавцев по росту, цвету волос, возрасту и форме черепа, но я слишком постоянна в пристрастиях, поэтому кучка двадцатилетних блондинов у меня совсем маленькая, а тридцатилетние брюнеты, напротив, свалены грудой. Все они высокие, со скулами, запавшими щеками и в кудрях. Скука, одним словом. Поэтому я предпочитаю разбирать красавцев «не по внешностям, а по внутренностям». А изнутри они бывают двух типов (верю, что их больше, но в моей крошечной выборке всего два) — самовлюбленные и презирающие свою красоту.
К первому типу относятся мальчики, не уверенные в своей подлинности. Либо у них была очень яркая мама, либо в детстве они много болели и навеки усомнились в надежности тела… или красота им досталась не легко, а в результате работы над собой — понадобились физические нагрузки или пластические операции. И они все время помнят две фотографии «было-стало» и готовы глядеться в каждую ложку, чтобы ежеминутно убеждаться: «было» нигде не вылезает. С ними просто, но не очень интересно. Во-первых, когда я смотрю в «сделанное» лицо, то какие бы толковые вещи оно не произносило своими прекрасными устами, я на третьей минуте начинаю отвлекаться, потому что прикидываю: если мне закачать силикон в подбородок, это добавит моему имиджу значительности или стервозности? И не извести ли складку между бровей, потому что сильные люди ни на чем до такой степени не сосредотачиваются, чтобы постоянно хмуриться. А во-вторых, они и от женщины ждут такой же безупречной ухоженности и уверены, что целлюлит — это не вторичный половой признак, а безобразие.
Поэтому, когда в моей жизни появляется самовлюбленный красавец, я начинаю делать дыхательную гимнастику и махать гантелями. То есть занимаюсь вещами полезными, но скучными.
И от лени я предпочитаю второй тип — настоящих первородных красавцев, презирающих свою внешность. Вот уж кто перед зеркалом не пляшет. У них, правда, куча особенностей. Папа учил быть настоящим мужиком, а у ребенка кудри до плеч и кисти, как у пианистки. При первой же возможности мальчик устраивается так, чтобы ему сломали нос и посадили шрам на морде, бреет голову и раскачивает руки — но не для красоты, а чтобы выглядеть жестко. Одевается в хаки, татуируется, иногда заходит так далеко, что отращивает пивное брюхо. Продает, короче, свое первородство за чечевичную похлебку. Обычно я присутствую рядом с ним до бритья головы (но если форма черепа хорошая, то могу продержаться и до татуировки, но вот появление брюха пережить не в состоянии). Ухожу в слезах и помню всю жизнь.
Более всего меня волнует третий, гипотетический тип, — красавцы, которых не заклинило на внешности. Но мне такие не встречались, потому что если человек выглядит как я люблю, это просто не может не наложить отпечаток на его характер. Вот такой замкнутый круг нарисовался. И в итоге сижу я, как дурочка, без десерта».
«Я красивый», — написал он под этим текстом. Что ж, проверим как-нибудь при случае…
— А голос у него должен быть низкий…
— Не факт, всякое случается.
— Конечно, не факт. Вот посмотри на Михалкова — красавец мужчина, вполне секс-символ, но как рот откроет… Ума не приложу, почему его не переозвучивали никогда.
— И этот может с каким-нибудь тенорком оказаться.
— А этот не может. Он же виртуал, Лен, выдумка, а значит, будет таким, как я хочу. А я хочу, чтобы голос у него был низкий, до самых печенок достающий, такой, знаешь, голос…
— Но он не твоя выдумка, вот в чем штука. В худшем случае другого человека, в лучшем — Божья, а у него знаешь какая фантазия?!
— Догадываюсь. Помечтать мне, значит, нельзя. А кто говорил о романтике?
— А кто говорил «но у меня муж»?
— Констанция Бонасье. Хорошо, будем надеяться, что это обычный парень, заглянул просто так, а у меня мания преследования.
— Да, и мания величия, а в остальном все в порядке.
С моей точки зрения, мы вообще слишком много носимся с этой самой «реальностью», которую только в кавычках и стоит упоминать. Вчера вечером, например, в метро… Поезда около полуночи ходят с интервалом в девять минут, и я присела на скамейку. И тут же об этом пожалела — девушка рядом со мной слушала музыку. Я думала, только в курортных городах молодежь разгуливает но ночам с мобильниками вместо «Спидолы», но нет. Тупой электрический мотивчик из хилого динамика, представляете? И я маюсь, воображая себе эпизод из какого-нибудь фантастического фильма про Иных — вот герой, не оборачиваясь, щелкает пальцами, и дребезжащая мерзость подыхает. И так живо это вижу, что вдруг хочется попробовать. С присущей всякому приличному человеку самоиронией еще минуты две мысленно глумлюсь над собой, а потом не выдерживаю и щелкаю пальцами. В ту же секунду, вы понимаете? в ту же секунду телефон замолкает.
