С тех пор у меня было много документов и удостоверений — загранпаспорта, пропуски, беджи и аккредитации, открывающие дверь туда, куда пускали далеко не всех. Но так волноваться, как в день поучения паспорта — документа, по которому я становлюсь взрослой, — у меня больше не получалось. Со временем все самое необычное становится каждодневным и обыденным. И кто знает, хорошо это или плохо.
Я медленно поднимаюсь на второй этаж. Мой бедный чемодан стонет и хрипит почти человеческим голосом, ритмично ударяясь колёсами о каждую ступеньку. Как обычно бывает в таких заведениях, нужный кабинет находится в самом дальнем углу, ещё и за большой деревянной ширмой, на которой вывешены образцы заявлений и бланков. Несмотря на ранний час — для меня ранний, — возле дверей уже собрались шустрые дамочки преклонного возраста, оживлённо обсуждающие что-то между собой. Не проходит и двух минут, как мне сообщают, что нужного мне секретаря нет, специальный бланк для заявления мне не дадут, приемный день по такому вопросу — четверг, да и то не каждый, а каждую вторую неделю месяца. А в прошлый раз по моему вопросу и вовсе не принимали.
— А что так? — спрашиваю я, чувствуя острое желание закурить.
Когда мне говорили, что дело с наследством небыстрое и мутное, все вопросы с документами, а особенно с документами в провинциальных инстанциях решаются месяцами, я не верила. Всех дел-то: взять бланк установленного образца, заполнить его, заверить и сдать сюда же, в жилищное управление по месту прописки.
Когда я, позвонив в эту службу впервые, попыталась узнать, могу ли заполнить все документы на сайте и заверить их электронной печатью, то добилась одного — трубку бросили в ответ на мои слова: «Что значит «Какой ещё интернет?» Ну, есть же у вас хоть какой-нибудь сайт!» Теперь я понимаю, что такое предположение было для местных работников едва ли не оскорблением. Оно на корню нивелировало их важность и необходимость долго и сложно решать простые бумажные дела.
— А ты куда спешишь, милёночка? — спрашивает меня востроносая бабуля с живым взглядом бегающих глаз. — Куда спешишь? Ты небось сразу хотела все получить, а? Всё — и так вот сразу? А нетути! Нетути никого по твоему вопросу… И неизвестно когда будут. Отпуска у них! Остался один только, да и тот нарасхват. Злюшшший! Ой, злюшший, страсть!
— А помощники? Помощников нет?
— Отчего же нет? Был помощник! Был, но спился. Спился, милёночка. Что ты ему сделаешь?
— Как, совсем, что ли, спился? До смерти? — чувствуя все больший сюрреализм происходящего, спрашиваю я.
— Да нет, что ты! Типун тебе на язык! — прикрикивает на меня подружка первой бабули. — До белочки спился!
— До горячки, до белой! — уточняет первая бабуля, сразу же видя, что я ничего не понимаю. — Говорили ж ему — ты это… меру знай! Бутылка она, конечно, любой вопрос решить поможет. Но он-то совсем обнаглел, без бутылки ни одну подпись не ставил!
— Вот его бог и покарал! — вновь вступает в разговор ее подруга. — Чертей наслал!
— Каких ещё чертей?
— А вот таких вот! — показывает пальцами расстояние в несколько сантиметров бабуля. — Мелких, зелёных. Все на люстре у него катались, да на лысине прыгали.
— Карусели устраивали и адски хороводы водили! — набожно крестится её подруга. — Так его и забрала скорая помощь, вот отсюдочки, вместе со всеми чертями!
Таких живописных подробностей я не ожидаю и смеюсь. Настроение, несмотря на мерзкую новость с самого утра, немного улучшается. Не каждый день приходится слушать такие байки. На пару секунд мне становится жаль незадачливого помощника, а не себя, и страх застрять здесь дольше, чем на две недели, немного отступает.
— А чертей всех выловили?
— Чегось? — бабуля недоуменно прикладывает ладонь к уху, чтобы лучше расслышать.
— Чертей, говорю, всех забрали? Главное, чтобы больше не осталось ни одного в кабинете… А то вдруг на последнего инспектора нападут — и все! Вообще работать прекратит служба. Придётся всех распустить и на скорых забрать. Или на полицейских машинах за хулиганство — тут уж как бог пошлет.
— Э-э, не веришь, смеёшься над нами, да? Видать, ты из этих, из студентов? Из области? Приехала на каникулы и думаешь, что жизнь повидала, теперь точно знаешь, что да как!
Опять студентка. Да что ж такое? Побыстрее надо забросить вещи в арендованную студию, и не ходить как туристка на выгуле. У нас всегда встречали по одёжке, и мой привычный вид — кеды, джинсы, штатив в чехле, будет вызывать одно желание — поучать меня жизни. Не скажу, что это та реакция, которую я бы хотела встречать на каждом шагу.
— Ладно, — я примирительно киваю. — Спасибо, что предупредили. Хоть в канцелярии остался кто? Или тоже всех черти похитили?
— Отчего же похитили? Все на месте, что ж у нас совсем нелюди и тунеядцы? Ты зайди, зайди! Они тебе скажут, когда приходить, к кому обращаться. Может, сами чём-то подмогут. Ты зайди, милёночка, зайди, не побрезгуй спросить, — в голосе моих собеседниц слышится почти искреннее дружелюбие.
— Хорошо, так и сделаю. Спасибо вам! — благодарю напоследок, отправляясь назад по коридору.
Вслед мне летит уже знакомое:
— Ты чьих-то будешь, милёночка? К кому приехала?
— Вы их не знаете, — рассеянно машу рукой и тут же углубляюсь в свои мысли, которые прерывает фраза, совершенно мне не нравящаяся.
— Э-э, сразу видно — нездешняя! Мы тут всех знаем, милёночка! Всех знаем! Так к кому приехала, а?
Пользуясь тем, что почти дошла до конца коридора, я игнорирую этот вопрос и радуюсь благовидному предлогу сбежать на первый этаж в канцелярию.
Вот так вот — не прошло и пятнадцати минут, а я уже сбегаю от назойливых бабуль. И кто там мнил себя пробивной и способной постоять за себя, а, Полина? Пятнадцать минут — и бабушки-божьи одуванчики заставили тебя улепётывать со всех ног. Вместе со все усиливающейся тягой закурить чувствую желание ещё и выпить. Прямо здесь, в коридоре. С самого утра.
Хорошо же меня встречает родной город, ничего не скажешь.
В канцелярии на благословенном первом этаже видеть меня рады чуть меньше, чем я их.
— Так когда я могу подойди?
— Зайдите сначала в 28-й кабинет, оставьте заявку…
— Я там была, там пусто. Меня отослали к вам.
— Что значит пусто? Ах, да, сегодня не четверг! Приходите в четверг, через неделю, приём только по чётным.
— Говорят, в прошлый четверг приема не было.
— Ах, да… Кроликов же на больничном…
— Лечится, я слыхала. На скорой увезли. Совсем плохо стало?
— Девушка, вы тут не язвите. Пока Кроликов не выйдет с больничного, приема не будет. Ожидайте до четверга, у меня всё!
Окошечко в старомодной арке-нише для приема церемонно захлопывается. От его деревянной маленькой рамы, как и повсюду здесь, откалываются мелкие кусочки краски. Какое-то время смотрю на них, отсчитывая про себя назад от двадцати до нуля, чтобы унять злость.
Я не буду сейчас орать, выбивать это треклятое окошко, а после и двери в этой убогой нише, требовать ясных и понятных указаний, грозить разбирательствам и снятием с мест за профнепригодность. Не стоит сразу скандалить и конфликтовать. Что-то подсказывает, что у меня и так будет достаточно времени для этого.
Хорошо, пусть так. Пусть быстро решить все вопросы у меня не выйдет. Я все равно приехала на две недели. Моя квартира-студия снята минимум на две недели. Ровно две недели перерыва (последние семь дней я брала на случай совсем мерзкого положения дел, и теперь понимаю, что не зря) я объявила в работе с партнёрами и заказчиками. У меня есть ещё целых четырнадцать дней, включая сегодняшний, который только начался. Или тринадцать, если я поддамся соблазну и устрою грандиозную попойку в честь прибытия.
Чемодан продолжает бухтеть на меня чудом уцелевшими колёсами, когда мы с ним покидаем странное здание, где мне приходилось бывать и до этого — вот только никогда меня не трясло от злости так, как сегодня.
Никогда не возвращайтесь в места вашего детства. Иначе они покажутся вам маленьким и тесными, как домик для подросшей Алисы из страны чудес, выпившей чудо-настойку и проломившей головой крышу. Сейчас я бы с удовольствием тоже проломила чью-то крышу или бестолковую голову, допустившую такую тягомотину из-за мелкой бумажки в начале двадцать первого века, когда все дела решаются одним кликом в интернете.
