А вот это не надо, вот это он зря. Дед этому универу всего себя отдает, он с недавних пор ректор. Дел много, нервов — еще больше. Мозги делают все кому не лень, начиная студентами, заканчивая чиновниками.
— Он ничем не уступает ни столичным, ни европейским, и, если ты забыл случайно, ты тоже его окончил, скажешь, херовое у тебя образование? Или может отец твой дурак и хреново им руководит?
— Егор, — вмешивается мать, меня осаждая.
— Ты обороты поубавь, не дорос еще на повышенных тонах с отцом говорить, мы с матерью тебе только лучшего хотим.
— Мне лучше дома. А будешь продолжать на меня давить, я заберу документы и свалю в армию.
— Ты совсем умом поехал? Мало было нам с матерью головной боли, когда ты загулять решил?
— Женя, — шипит на него мать.
— Лучше не продолжай, пока не наговорил лишнего, — предупреждаю отца, и откидываю в сторону салфетку с вилкой. — Спасибо за ужин, — бросаю и встаю из-за стола.
Мать пытается меня остановить, отец продолжает сокрушаться, а мне похер совершенно. Задолбал припоминать, каким идиотом я был.
Возвращаюсь в свою комнату, мысли об Александровне против воли врываются в сознание. Когда, блядь, когда меня уже попустит.
К черту. Достало. Хватаю лежащий на тумбе телефон, набираю номер Белого. Нужно развеяться, в конце концов, домой вернулись, надо бы отметить.
— Уже соскучился? — ржет Белый в трубку. — Да передам-передам, ба, тебе от бабушки привет, — добавляет он.
— Ей от меня тоже, — отвечаю. Бабушка у Белого мировая. — Как насчет завалиться сегодня в клуб?
— Отец?
Я оставляю вопрос без ответа.
— Я за любой кипиш, кроме голодовки.
Неожиданная встреча
— Ну Егор, ну пошли потанцуем, — пискляво нудит Маринка, и тянет меня за руку.
— Потом, — отмахиваюсь от нее, как от назойливой мухи, уже в сотый раз пожалев о том, что в этот поганый клуб завалился.
Бросаю взгляд на Белого, тому до меня особо дела нет, откинувшись на спинку дивана, он лениво потягивает пивас и лапает блондинку, присосавшуюся к нам вместе с Маринкой. И Белый, кажется, совсем не против такой компании. Девка-однодневка, жаль будет разочаровывать, но завтра он даже имени ее не вспомнит, если вообще запомнил.
Как ее там? Аня? Таня?
Похер.
— Ну Егор, ну мы так давно не виделись, — продолжает зудеть Маринка, забравшись ко мне на колени.
Я все же не железный, а она смазливая, ноги зачетные, и секс в общем-то с ней неплохой. Только какой-то сырой, пар спускаешь, а удовлетворения не получаешь. В целом я не против ее компании на ночь, если нудеть перестанет и рот займет чем-нибудь поинтереснее. Вообще, она не дура, с ней даже поговорить есть о чем, но сейчас как-то не тянет. Окидываю ее взглядом, кладу ладони на оголенные бедра и веду вверх, что Маринку совсем не смущает, а мне как-то противно становится, тошно. Не от нее, нет, от себя скорее. От того, что желанное и недоступное компенсирую блеклой копией, готовой ноги раздвинуть по щелчку пальцев.
Мне в целом до чужих моральных принципов всегда фиолетово было, мир на черное и белое я делить привычки не имею, комплексами моралистов не страдаю, но сейчас как-то особенно остро разница между Маринкой и Александровной чувствуется. Ксюша другой была, по крайней мере, мне так казалось, и даже ее замужество внезапное, хоть и сорвало мне чеку, а презирать и ненавидеть ее так и не заставило. И это, сука, бесит, конечно, но мозг мой иначе не может, не умеет просто.
Я ей тогда много наговорил лишнего, и не очень. Потом жалел о своих словах, конечно, но встречи больше не искал, да и чего искать, она уволилась, говорили, замуж вышла, уехала. Меня наверняка уже не помнит даже, а если и помнит, то вряд ли хорошим словом вспоминает. Мне тогда Белого нужно было в чувства приводить, а не любовь свою безответную лелеять.
Белый встал, вернулся к относительно нормальной жизни, а дальше все как-то само по себе пошло, поехало. Я сорвался, потерял контроль, тормозить некому было, в морду дать — тоже. И не будь тогда Кирюхи, черт знает, чем бы мой срыв закончился.
Маринка мне тогда на глаза в этом же клубе попалась, узнала, конечно, сразу, и отдалась тоже сразу. В тот же день, в машине, а потом еще несколько раз и не только в машине. Скот я, конечно, использовал девчонку просто, чтобы пар спустить, трахал ее, а представлял другую, мне недоступную.
— Ну Егор, — снова визг рядом с ухом.
— Потом, я сказал.
Чуть отстраняю Маринку, придерживая за талию, тянусь к бутылке пива, стоящей на столе, уже четвертой за вечер. Я вообще-то не любитель, но сегодня у нас день особенный — возвращение, чтоб его, в родные пенаты, где мне рады до усрачки, отец вон аж на говно от радости исходит, а я все никак в толк взять не могу, чего его клинит так.
Мое образование, однозначно, штука важная, но не повод рогами упираться, да и знает он прекрасно, что с моей головой, в общем-то, не важно, какой диплом у меня будет: наш местный или европейский.
— Ну пойдем сейчас, мне скучно, я танцевать хочу, — продолжает Маринка, и тянется ко мне губами своими ярко-алыми, и точно какой-то дрянью накаченными. Я ведь помню, они иначе выглядели, маленькие, аккуратные.
Она сейчас вообще какая-то размалеванная вся, выглядит вульгарно и старше, чем есть на самом деле. Не к лицу ей этот слой штукатурки, красивая же девка, нахрена себя уродует.
— Ты зачем себе губы надула? — не знаю, какого лешего вообще этим интересуюсь, видно, хмель в голову ударил.
— Красиво, — она пожимает плечами и кусает нижнюю губу.
— Что красивого в куриной жопе?
— Да пошел ты, — шипит, ерзает на моих бедрах, слезть пытается. Я не держу, не собираюсь задерживать, не люблю истерики и не люблю, когда меня посылают. Она пыхтит, слезает с меня, но не уходит, на диван перемещается.
— Ты стал грубым, — фыркает, поправляя прическу, чем вызывает у меня на лице снисходительную улыбку.
— Детка, я таким всегда был, — поворачиваюсь к ней, сморю в глаза. Она поджимает губы, по глазам вижу, что ответить хочет, но не решается.
А мне уже все равно, я взглядом цепляю слишком знакомую фигурку.
Нет, да быть этого не может.
Маринка трещит рядом с ухом, что-то доказать пытается, а я смотрю на другой конец зала, через большой танцпол, и вижу ее — свою Александровну. Точнее только спину вижу и волосы длинные.
Или это действительно она, или у меня окончательно крыша потекла, и теперь я Александровну в каждой, мало-мальски похожей девушке вижу. А потом она оборачивается, откидывает назад волосы и замирает. И я тоже замираю. И не дышу, наверное. Потому что это она, это, мать его, она. Стоит всего в нескольких метрах от меня. И я уже собираюсь сорваться с места и рвануть к ней, когда рядом с Александровной вырастает мужик в костюме. Наклоняется к ней, говорит что-то, она кивает торопливо, пока я перевариваю ситуацию и охреневаю от того, что вижу ее. Снова.
Ксюша бросает на меня взгляд, я хоть и не вижу, но даже на расстоянии ее страх чувствую, потом смотрит на мужика своего, говорит ему что-то и снова на меня оглядывается, словно боится, что я сейчас к ней рвану, а я понимаю, что мужика этого видел уже однажды. Тогда, в тот проклятый день, когда она залепила мне пощечину и ушла, сбежала к своему благоверному. Жених. Нет. Теперь уже, наверное, муж.
Сжимаю кулаки, ощущая, как ярость растекается по телу. Лучше бы ты уехала, Александровна, и не возвращалась. Понимаю, что сейчас не сдержусь нахрен, и рвану к ней, если еще раз на меня вот так посмотрит, если…
— Ты куда? — Белый вспоминает обо мне в тот момент, когда я подскакиваю с места, как ошпаренный.
— Ща вернусь, — бросаю и двигаюсь к своей одержимости.
И, наверное, я чем-то очень обидел вселенную, потому что кошка эта дранная на меня явно зуб точит. Ровно в тот момент, когда я приближаюсь к танцполу, кучка пьяных дебилов валит меня с ног и начинается потасовка, кто-то кому-то что-то кричит, кто-то визжит, кому-то я успеваю заехать по морде. Выбираюсь из этой мясорубки, оглядываюсь по сторонам, потеряв из виду Александровну, успевшую исчезнуть, словно и не было ее. Верчу головой из стороны в сторону, но не вижу ее, больше не вижу.
