Она не понимает меня, почему я так к ней отношусь. Если бы она только знала, как мне тяжело смотреть, когда она плачет, хотя обычно именно я заставляю её это делать. Тот факт, что мои слова и действия ранят ее глубже, чем чьи-либо другие, должны заставить ее понять, но она отказывается снимать шторы. В любом случае, я знаю, что я вижу в ее детской грусти, и что глубоко спрятано под ее чувствами к тому, кто ее не заслуживает и никогда не захочет ее так, как я… это я.
Ее антигерой.
У нее перехватывает дыхание, когда я опускаю голову, приближая свои губы к ее губам.
— Что ты делаешь? — Шепчет она.
Я позволяю своим губам коснуться ее.
— Кто-нибудь когда-нибудь целовал твои губы?
— Я…
— Не лги, — выдыхаю ей в лицо. — Я уже знаю ответ.
— Как ты можешь знать?
— Я считаю своим делом знать все.
— Обо мне?
Я провожу своей щекой по ее щеке, пока наши глаза снова не встречаются.
— Да. — Моя рука скользит по ее ребрам, наслаждаясь тем, как она глубоко вдыхает при этом. Губы другого мудака не касались ее губ.
— Я буду твоим первым. — Я вхожу в её пространство, и эти губы приоткрываются, ее веки тяжелеют. — Это справедливо…
Я больше ничего не говорю, но пытаюсь успокоиться, когда мой рот впервые встречается с ее ртом, и, черт возьми, я был чертовски не готов к этому.
Мягкие, как шелк, с привкусом шоколадной глазури, ее губы прижимаются ко мне, также я чувствую, как она прижимается всем телом ко мне в ответ. Ее рот открывается на долю дюйма, чтобы почувствовать больше меня, и она крепче прижимает свои губы к моим.
Ее пальцы касаются моего живота, ее потребность прикоснуться ко мне слишком сильна и очевидна, чтобы она могла сопротивляться, и, черт возьми, я хочу, чтобы она провела руками по всему моему телу, но громкий визг снаружи заставляет ее отступить.
— О Боже мой! — Она закрывает лицо, и когда ее руки опускаются и желание исчезает, то, что я никогда не хочу видеть, сияет ясно, как день.
Сожаление. Отвращение.
Черт.
Она явно не готова понять, что это значит. В конце концов, она не сможет подавить это, она не сможет выбросить меня из головы. Это заставляет ее чувствовать себя неправильно из-за того, что она хочет меня, потому что она не готова отпустить его, так что я пока успокою ее. Я буду играть роль, в которой она так сильно хочет, чтобы я оставался.
— Ну, это было меньше, чем я ожидал, — вру я сквозь зубы, борясь с тем, чтобы не сбросить маску, когда ее глаза начинают слезиться.
— Почему ты это сделал? — Тихо говорит она, но ее гнев возрастает. — Я никогда не смогу вернуть этот момент, и теперь он принадлежит тому, кого я терпеть не могу.
Чертовски верно, это так.
— Мне все равно. Все, что я знаю, это то, что теперь ты не можешь дать это человеку, которому ты хотела это дать, не то, чтобы он этого хотел.
Ее челюсть отвисает и слёзы катятся.
— Ты сделал это, чтобы мой первый поцелуй не достался Роуэну?
— Это был не его выбор.
— Кто сказал?!
— Я… Я говорю, — выдавливаю я сквозь стиснутые зубы. — Как я уже сказал, твой поцелуй мой. Не его. Теперь ты даже не его.
— Хватит притворяться, что ты что-то знаешь о моих отношениях с Роуэном!
Я толкаюсь в нее, и она задыхается.
— Перестань притворяться, что они у тебя есть!
— Я ненавижу тебя.
Острая боль пронзает самый центр моей груди, но я игнорирую ее и отступаю. И даже когда я это делаю, даже после того, как я украл то, что она берегла для кого-то другого, ее глаза говорят мне, что она лжет. Она не ненавидит меня, и она не может понять, почему, когда мы оба знаем, что она должна.
— Рад видеть, что за лето ничего не изменилось, Оукли. — Я открываю дверь, бросая “с днем рождения” через плечо на выходе.
Двадцать лет
Она танцует, ее бедра покачиваются опасно медленно и широко, и, мать твою, если бы мне не пришлось поправлять джинсы, чтобы не привлекать к себе внимания. Я отодвигаюсь глубже в тень и позволяю своим глазам исследовать каждый дюйм ее тела, тела, которое слишком подтянуто и крепко, чтобы не выделяться в этой толпе.
Ее джинсы слишком узкие, а рубашка облегающая, но она не чувствует необходимости делиться своей кожей со всеми этими придурками, чтобы чувствовать себя хорошо. Держу пари, она потратила максимум пятнадцать минут на подготовку. Тем не менее, она чертовски неприхотлива в уходе и носит больше одежды, чем каждая девушка в этом месте, она по-прежнему та, которую каждый ублюдок, кажется, замечает в первую очередь.
То, как ее длинные светлые волосы дразнят ее талию и падают на бок, когда она наклоняет голову, изгибаясь под музыку, как чертова лисица, заставляет мои пальцы гудеть от желания прикоснуться к тому, что не совсем мое, но, черт возьми, должно быть моим.
Дело в том, что она тоже не его.
Я был уверен, что Роуэн и она уже сделали это официально. Они закончили учебу на этой неделе, и все же он не забрал ее себе, чего, как она думает, она хочет. Большинство людей предполагают, что они тайная пара, основываясь на том, как они ведут себя друг с другом, но для меня этого было недостаточно. Я обращаю внимание на все, наблюдаю пристальным взглядом, и я могу гарантировать, черт возьми, не уверен, что его сдерживает, но он не сделал ни одного грёбаного шага.
А я собираюсь.
Я ждал достаточно долго, дал им двоим больше времени, чем когда-либо планировал, чтобы справиться с подростковыми нервами и гормонами, на случай, если именно это их останавливало, и все же из их дружбы ничего не вышло.
Роуэн знает, что я хотел ее с тех пор, как мы были просто кучкой детей, бегающих по соседству, но он никогда бы не допустил, чтобы она могла видеть, кто еще стоит прямо перед ней.
Я планирую открыть ей глаза.
Когда Хаванна, подруга Оукли, начинает тащить ее с танцпола, я иду вдоль стены, чтобы держать ее в поле зрения. Ей дают еще одну рюмку, и она опрокидывает её в себя, заставляя меня нахмуриться. Я чуть не сказал вышибале снаружи, что им всего восемнадцать, но когда я увидел, как он впустил их, даже не проверив документы, я понял, что это за место, не то, в котором она обычно бывала.
Когда Хаванна пытается тащить ее обратно на танцпол, Оукли качает головой, ее пальцы движутся к виску.
С неё хватит.
Я направляюсь прямо к ней. Как только мои ноги оказываются перед ней, она свирепо смотрит на меня.
— Какого черта ты здесь делаешь?!
— Забираю тебя домой.
Ее брови подпрыгивают вверх.
— Ты за меня не в ответе.
— Поехали.
— Нет! Мы пришли с Роуэном. Мне не нужно…
Я оказываюсь у нее перед носом, и она закрывает свой рот на замок.
— Роуэн и его приятели ушли час назад.
— Я… — она обрывает себя, облизывает губы и отводит взгляд.
— Не притворяйся такой удивленной, Оукли. Ты знаешь так же хорошо, как и я, ты никогда не была приоритетом номер один в его глазах.
— Это пиздец, — огрызается Хаванна, и я бросаю на нее свирепый взгляд, прежде чем снова посмотреть на Оукли.
Ее блестящие глаза возвращаются к моим, и я морщусь.
Черт.
— Я не ребенок, Алек. Я могу добраться домой самостоятельно.
— Вытаскивай свою задницу добровольно, или я вынесу тебя.
— Я уйду, когда буду готова, а не когда ты скажешь!
Я поднимаю бровь.
— Разве ты только что не сказала ей, что готова уйти?
Она хмурится.
— Ты наблюдал за мной все это время?
— За каждым движением.
У нее отвисает челюсть.
Когда я ухмыляюсь, ее щеки краснеют, но не от смущения. Она начинает злиться.
Люблю, когда это происходит.
— Давай, блядь, пойдем.
— Привет, привет! — Вступает Хаванна. — Как насчет…
— Молчать.
Глаза Оукли вспыхивают, и она делает шаг вперед, но спотыкается, о собственные чертовы ноги. Я ловлю ее, когда она падает на меня, и она посмеивается про себя, качая головой.
