Все, что ниже моего правого колена, отсутствует. Нога, которой я нажимаю на педаль. Икроножные мышцы, над которыми я ежедневно работаю в спортзале, чтобы стать сильнее. Та самая часть меня, на которую я полагаюсь во время каждого заезда, исчезла, как будто ее вовсе не было.
Слезы бегут из моих глаз. Я ненавижу, когда они скатываются по моим щекам. Я быстро смахиваю их, не желая, чтобы кто-то видел, как я расстраиваюсь. Все вокруг остается жутко тихим, пока мой мир разрушается. На месте сердца в груди образовалась пустота, соответствующая отсутствующей конечности.
Голос доктора нарушает тишину.
— Мне очень жаль, Сантьяго. Я надеюсь, что мы сможем помочь вам скорее выздороветь. Для наших пациентов нормально чувствовать себя подавленными от шока…
— Шок? Знаете, что шокирует? Узнать, что моя сестра встречается с мужчиной, которого я не хотел видеть в ее жизни. Или, может быть, узнать, что я подпишу контракт с лучшей командой Формулы-1 после всего пары лет гонок. А это? Это, блять, катастрофа, — шиплю я. — Так что не притворяйтесь, что это что-то кроме смертного приговора, — я смотрю на доктора со всей ненавистью, на которую только способен. Ненависть лучше, чем оцепенение, просачивающееся в мою кровь, стирающее все, кем я когда-то был. Ненависть — это то, за что я могу держаться. Ненависть — это то, что я могу вспомнить, когда ничто больше не поможет мне.
— Сантьяго, — мой отец говорит кротким голосом, лишенным своей обычной уверенности.
Я не могу найти в себе силы побеспокоиться и извиниться. Я не могу найти в себе силы сделать хоть что-нибудь.
— Я хочу, чтобы все ушли, — говорю я негромко, но предложение несет в себе ощущение законченности.
Плач мамы становится громче. Папа прижимает ее к своей груди, заглушая рыдания.
— Ты не должен быть сейчас один, — маленькая рука Майи вцепилась в мое плечо.
Ноа маячит за ее спиной, как гребанная тень, которой он и является. Я не могу смотреть ему в глаза. Признание его присутствия напоминает мне обо всем, что я потерял. Работа всей моей жизни пошла прахом всего за двадцать четыре часа.
— Все пропало. Одно неверное движение — и вся моя жизнь кончена. Одно глупое, мать его, движение по неправильной части тротуара, — я прячу лицо за дрожащими руками. Я не хочу, чтобы кто-то видел мою боль или мои слезы, потому что это похоже на еще одну вещь, украденную у меня. Моя гордость. Мое мужское достоинство. Мое достоинство. Все это было украдено после одной ошибки. Одной разрушительной, губительной для карьеры ошибки.
К черту.
Жизнь закончилась. Одна ошибка, погубившая жизнь.
— Твоя жизнь не закончена. Мы все исправим, — громко говорит Майя.
Ноа кладет свою ладонь поверх ее, крепче сжимая мое плечо.
— Твоя жизнь не закончена, потому что я не позволю тебе опустить руки. Это не конец.
Я отказываюсь смотреть на него. Моя семья игнорирует мои протесты и стоит рядом со мной, пока я молча выхожу из себя, поддаваясь эмоциональной и физической боли.
Глава 1
Хлоя
Настоящее время
— Привет, мам. Это сюрприз. Брук не придет домой до восьми, — я открываю дверь в свою квартиру.
Она входит в помещение, проводя трясущимися руками по своей растрепанной одежде. Ее темные, сальные волосы прилипли к голове, подчеркивая бледность кожи. Все в ней напоминает труп. От выступающих ключиц до впалых щек, как будто кто-то пылесосом высасывал из нее жизнь.
То, как она смотрит на меня, заставляет меня напрячься. Такой же взгляд у нее был каждый раз, когда социальный работник пытался помирить нас, но мама снова все портила. У большинства людей на каждом плече сидит по дьяволу и ангелу. Моя мама застряла с двумя дьяволами, которые поддерживают ее любимые пороки — наркотики и плохие решения.
— Милая. Я давно собиралась тебе позвонить, — ее тошнотворно-сладкий тон посылает мурашки по моей коже. Она смотрит на меня большими голубыми глазами. — Я знаю, что у нас были планы на вечер, но мне нужно отменить встречу. Я плохо себя чувствую.
Скорее, она не под кайфом. Скрестив руки, я прислонилась к кухонной стойке. Я могу устроиться поудобнее, чтобы пережить еще одно разочарование. Я думала, что на этот раз между нами все будет по-другому. Я думала, что она будет другой.
Глупая Хлоя. Ты когда-нибудь поймешь?
Она продолжает, воспринимая мое молчание как согласие.
— Я в трудном положении. Понимаешь, я должна Ральфу немного денег, а ты знаешь, как он груб, когда я ему не плачу.
— Грубость и рукоприкладство?
Ральф — это причина, по которой социальный работник отменил опеку моей мамы. Когда мамин парень не был груб с мамой, он был ужасен со мной. Социальный работник забрал меня из дома и решил, что мама может попробовать снова через несколько лет, если поработает над собой и бросит своего парня. Мама решила, что Ральф — ее обычный поставщик наркотиков — принесет больше пользы, чем жирный чек, который она получала от правительства за халтурное воспитание детей. Это если кто-то может назвать воспитанием оставление меня на произвол судьбы в квартире, кишащей тараканами.
Она насмехается.
— Я бы не просила у тебя денег, если бы они мне не были нужны.
— Нет, мам. Ты бы попросила. В этом наша проблема. Каждый раз, когда я даю тебе деньги, ты обещаешь взять себя в руки.
И каждый раз, когда ты говоришь, что будешь чистой, я ведусь на это, потому что все еще не могу переступить через свой глупый безнадежный образ мыслей.
Она зажимает потрескавшуюся губу между зубами.
— Мне жаль. Ты знаешь, какая я.
— Лгунья?
Ее смех граничит с гоготом.
— О, Хлоя. Не будь такой.
— Честной?
Кажется, что ее настроение меняется к худшему, так как ее глаза темнеют.
— Язвительные комментарии хороши для подбора мальчиков, но они теряют свое очарование, когда используются против своей матери.
Я выпускаю воздух из легких.
— У меня нет денег.
— Ты лжешь. Сейчас конец месяца. Ты ответственна со своими счетами.
Конечно, она пришла бы в день зарплаты. Как я могла быть настолько глупой, чтобы подумать, что она хочет увидеть меня в мой день рождения?
— Нет. Я не лгу.
— Просто дай мне триста долларов, и я уйду. Это все, что мне нужно, — она грызет потрепанный ноготь.
— Нет.
Глаза моей матери переходят с меня на мою сумочку, висящую на крючке у двери. Ту самую сумочку, в которой хранится мой ежемесячный платеж за квартиру.
— Даже не думай об этом, — я хочу огрызнуться, но мой голос — лишь хриплый шепот. Пожалуйста, не думай о том, чтобы украсть у меня. Я твоя дочь, ради Бога. Мое горло сжимается от этой мысли.
— Ты не понимаешь. Спазмы становятся хуже без моих штучек, — она говорит о своей зависимости от опиатов как о случайной потребности в мороженом. Так было всегда: она жаждала наркотиков больше, чем материнства.
— Ты обещала бросить, — мой голос хриплый, печаль разъедает мое напускное хладнокровие.
Она усмехается, ее терпение, очевидно, истощается.
— Да, но я солгала. Мне жаль. Я пыталась, но это было ужасно. Я не могу жить без этого.
Несмотря на то, что я провела большую часть своей жизни, слушая сладкую ложь и пустые извинения, эти слова все еще тяжело ложатся мне на грудь каждый раз, когда она их произносит. Я словно возвращаюсь в то время, когда была маленькой девочкой.
Мне жаль, что я не пришла на сегодняшнюю сессию с психотерапевтом, Хлоя. Я обязательно приду на следующей неделе, клянусь.
Мне жаль, что Ральф вошел, пока ты принимала душ. Ты же знаешь, что он забывает постучать в дверь.
