— Да, это Black Raven. И их хит One step closer.
Мужчина, что до сих пор радуется гитаре, как ребенок сладкому подарку на Новой год, смотрит на меня удивленно. Еще бы! Группа распалась пятнадцать лет назад, я почти их ровесник. Тут любой удивится музыкальному вкусу подростка.
— Мальц — это от фамилии Мальцев? — интересуется Ворон, складывая руки на груди и присаживаясь на скамейку к девчонкам.
— Да, по маме я Мальцев, — киваю, понимая, что вот он, тот самый момент, когда в нашей с мамой жизни может многое измениться. Если этот мужчина действительно мой отец, если он действительно очень сильно любил мою маму, он не оставит нас.
— А по отцу? — подключается Матвей, пока я жадно слежу за сменой эмоций на лице предполагаемого отца.
— По отцу я Лисов, — смотрю на мужчину и выдыхаю: — Лисов Антон Антонович.
Он удивлен. Нет, не так. Мужчина в полном ауте. Назад пути у него нет, есть только принятие. Ведь факты остаются фактами. Мама с малых лет учила, что с фактами бессмысленно спорить, как их ни крути, скорее всего, в дураках останусь я.
Точнее, он.
— У меня нет сына, — произносит хриплым голосом и впивается в меня рентгеновским взглядом. Видимо, чтобы лишний раз убедиться в своей правоте.
Вздыхаю и иду ва-банк. Сейчас или никогда. Вряд ли в своей жизни я еще встречу кого-то из этих мужчин, за исключением того, кто купил здесь дом. «Мама меня убьет», — пролетает в голове мысль, но я быстро ее отгоняю.
Я должен узнать правду. А значит, должен рискнуть. Всем!
— У Алевтины Мальцевой есть. Это ведь ее слова? — киваю на гитару, которая до сих пор болтается на нем, напоминая о песне, которую он исполнял минут назад. — У меня есть тетрадка со всеми вашими песнями и, — перевожу взгляд на Матвея, улыбаюсь и продолжаю: — И вашими каракулями.
Мужчина усмехается, если я не ошибаюсь, а это уже вряд ли, его зовут Матвей. Для меня, конечно, дядя Матвей, но об этом потом. Я вижу, что он понимает, о чем идет речь. И не только он понимает. Все трое смотрят на меня как на восьмое чудо света.
А потом дядя Матвей выдает то, от чего подкашиваются ноги и появляется желание сбежать отсюда.
— Алевтина Мальцева умерла пятнадцать лет назад.
— Антон Лисов тоже? Так же, как она, выходит? — киваю на предполагаемого отца и складываю руки на груди, ожидая ответа.
Мама говорила, что отец погиб в аварии. Но страшно не это, а то, что она так и не увидела его тело. По ее словам, похороны были закрытыми, ей не позволили ни прийти, ни тем более попрощаться с ним. Моя бабушка, которую я ни разу в своей жизни не видел, ненавидела мою маму. Про неземную любовь двух женщин я узнал, когда мама рассказала про аварию. Несколько лет назад.
Все, что мы можем себе позволить, так это прийти к нему на кладбище. Да только я уже сомневаюсь, что там его могила.
— Мальц или как тебя там… Послушай, парень, тут такое дело…
— Давайте остановимся на том, что никто из окружающих не знает, как вы выглядите без масок. А я спокойно могу назвать не только ваши имена и прозвища, но и ваши привычки.
Бинго!
Кажется, я добился своего. Три недоверчивых взгляда устремлены прямо на меня. Выдыхаю, мысленно подбирая слова для новой битвы.
— Привет, ребята, — пищит около уха Юлька и вешается на меня, скидывая с головы бейсболку.
Блин, как же мне не хватает отца. Он бы точно посоветовал, как отвязаться от девчонки, которая не нравится. А Юлька мне не нравится. Она раздражает своей навязчивостью!
Отцепляю от себя Юльку, поднимаю с песка бейсболку и отряхиваю ее от пыли.
— Лис, он твой, — удивленно произносит Ворон, привлекая внимание всей толпы.
И мое тоже.
— Как твое имя?
— А-антон. Антон Мальцев.
У него сейчас такое лицо, что даже если я тысячу и один раз повторю свое имя, он не поверит.
— Твоя мама… Она?
— Алевтина Мальцева. Она жива и здорова.
— Вранье! — срывается на крик, заставляя вздрогнуть и отступить назад. — Али нет. Давно уже нет!
— Лис, успокойся, — дядя Карим цепляется за плечи (не)отца, пытаясь изо всех сил успокоить его. Но когда это разъяренного быка было легко успокоить? — Ты пугаешь пацана.
— Я спокоен! — тряхнув плечами, освобождается от захвата и, скинув гитару, уходит.
Молча уходит.
Я смотрю ему вслед и не знаю, что делать дальше. Одно понятно, что мои подозрения оправдались. Я оказался прав на все сто процентов. И на все сто процентов облажался.
Это точно он.
Мой отец!
Человек, которого мама похоронила под гранитной плитой пятнадцать лет назад.
Меня разрывает от переполняющих эмоций. Их слишком много, и мне тяжело их контролировать. С одной стороны, ужасно хочется подбежать к нему и заорать: «Вот он я. Смотри! Твой сын!» Но язык словно онемел, и ноги проросли корнями в землю.
Я боюсь его реакции. Боюсь, что не примет.
Стискиваю кулаки, взглядом провожая мужскую фигуру. Он уходит, оставляя меня одного среди этого дерьма. Меня ведь друзья не то что заклюют, они засмеют. Здесь, в деревне, отец либо есть, либо нет. А если есть, то он точно не может быть мировой звездой, хоть и в прошлом.
Грустно усмехнувшись, беру гитару и засовываю ее обратно в чехол. Руки трясутся, молния не желает застегиваться. Дергаю собачку, слыша треск. Кажется, чехол пошел по швам.
— Антон, — плеча касается мужская рука, дергаюсь.
— Все нормально.
Расстегиваю боковой карман чехла, засовываю руку и достаю маску с мордой лисы. Ту самую, на которой автографы каждого из участников группы и не только. Мне жалко с ней расставаться, но иного выхода я не вижу.
— Передайте ему, пожалуйста.
Ухожу, не обращая внимания на крики друзей. Плевать на все. В данную минуту я хочу побыть один и позволить себе выплакаться. «Мужчин не плачут, — твердит с трех лет мама. — Они сильные, они же защитники». Она права, что сказать? Да только как быть в ситуации, когда родной отец отказывается тебя признавать?
Мне все кругом твердят, что для своего возраста я слишком умный. Возможно, они и правы, я не слежу за этим. Только вот один фиг больно. До слез аж.
3. Лис старший
«Закат в деревне по-особенному прекрасен. Ты просто не представляешь, как восхитительно наблюдать за ним воочию. Особенно где-нибудь на лугу, где только ты и мать-природа. И нет ничего больше. Как и никого больше. Ты только представь, какая это красота.
Когда солнце опускается за горизонт, когда небо окрашивается в оранжево-малиновый цвет, а над летними цветами порхают разноцветные бабочки, жужжат неутомимые пчелы и важные шмели, ты понимаешь, что лучшего места для творчества просто нет. Именно в такие моменты ко мне приходит вдохновение. Мне хочется писать, читать и просто танцевать, а вокруг луговые цветы и их волшебный аромат.
Это так прекрасно», — любила рассуждать о лете в деревне Аля, когда я, закинув руку за голову, расслабленно лежал на ее коленях и пялился в безмятежное небо.
После пар мы часто проводили время в парке. Она не готова была идти ко мне, я отказывался знакомиться с ее мегерой-мачехой. Мне с лихвой хватило одной встречи, чтобы начать продумывать план по вытаскиванию Али из «безумно любящей семьи».
Да вот только я не успел…
С ранних лет меня окружают городские джунгли и грязный воздух. Аля называла его «невидимым убийцей» и при любой возможности выбиралась на природу. Конечно, тащила меня с собой. Я следовал за ней, как теленок на привязи. Будь то зима или лето — неважно.
Важно было одно — она не любила городскую суету, не любила свой дом и практически не появлялась в нем. Ее радость и мечта — домик в деревне у бабушки.
Домик, в котором я так и не успел побывать.
Сжав до побелевших костяшек руль, отчаянно моргаю, пытаясь понять, а по тому ли адресу вообще приехал.
— Сука, — рыкнув, смахиваю со щеки одинокую слезу.
Я не плакал с пяти лет, мать с детства привила, что слезы для пацана — это слабость. И настоящий мужчина ни в коем случае не должен плакать. Я рос настоящим мужчиной. До сегодняшнего дня.
