- И что в этом плохого?
- А ты бы разбила мне сердце!
- Ой-ой-ой, - закатила глаза Лола. – Можно подумать. Но, знаешь… - задумчиво помешала черный густой кофе. – Если бы ты играл в нашей лиге – именно тебе я бы рискнула доверить… гхм… свой цветок невинности.
Несколько секунд Гвидо молчал. Потом покачал головой, словно не веря услышанному.
- Ты хочешь сказать… - он постукивал пальцами по чашке. - Что самый эпатажный модельер современности… провокатор… опровергатель устоев… infant terrible мира моды – девственница?!
- И зачем я тебе это сказала… - покачала головой теперь уже Лола. Она и в самом деле не понимала, зачем ляпнула это. Но Гвидо – тот человек, который знал о ней больше других. А теперь знает еще и это.
- Затем, что теперь я буду шантажировать тебя обнародованием этого факта, если ты не согласишься пойти со мной в «Ла Скала»! - расхохотался пришедший в себя Гвидо. – Будь готова к половине седьмого.
Крыть было нечем. Значит, придется и в самом деле выгулять сине-чёрное платье из новой коллекции.
***
Лола придирчиво разглядывала себя в зеркало. Платье было великолепно. Себя Лола воспринимала лишь как дополнение к нему – это профессиональная деформация. Но если все же попытаться ее отринуть – то выглядела Лола вполне неплохо. Даже на ее придирчивый взгляд, привыкший к глянцу показов и толпам моделей. Всему этому Лола Ингер-Кузьменко прекрасно знала цену. И поэтому сейчас осматривала себя беспристрастно.
Вайтлз у нее вполне достойные. Рост, правда, подкачал, и по этому поводу Лола даже одно время слегка комплексовала. Да и трудно было не обзавестись парой-тройкой хотя бы крошечных комплексов, если ты работаешь с моделями. А еще у тебя оба брата и сестра – за сто восемьдесят. Нет, в сестре ровно сто восемьдесят. А в братьях - конкретно за эту цифру. Но в тебе-то от силы сто шестьдесят с хвостиком! Веселая троица Шу, Рю и Кры звали ее ласково «наш гномик». В конце концов Лола смирилась со своим ростом – что еще оставалась? И недостающие сантиметры компенсировала каблуками и характером.
Зато все остальное ее вполне удовлетворяло. Отличные стройные ноги, хорошо выраженная талия, соразмерные росту и телосложению грудь и ягодицы. К собственному лицу у Лолы тоже претензий не было. Своих отца и мать Лола считала самыми красивыми людьми на земле. Грех было родиться у таких людей страшилищем.
Оставшись вполне удовлетворенной своим внешним видом, Лола Ингер-Кузьменко взяла с тумбочки клатч и отправилась выгуливать новое платье и слушать орущего в пустое металлическое ведро некоего Фёдора – наследника Шаляпина.
***
- Это он?! - Лола, как вкопанная, остановилась возле афиши напротив входа в театр.
- Да, он! – умилённо вздохнул Гвидо, переложив из одной руки в другую роскошный букет белых пионовых роз. – Видишь, написано же: Фёдор Дягилев. Правда, красавец?
Не то слово. Из-под стекла с афиши на Лолу смотрели глаза цвета бутылочного стекла.
Сегодня, когда она все же выделила время отправить фото документа в прокатную компанию, ей прислали ответ – что все, дескать, в порядке, синьора Ингер-Кузьменко, инцидент урегулирован, другая сторона признает свою вину в столкновении. Лола, у которой весь день, с самого момента прилета в Милан, был занят новой коллекцией, только и смогла, что подивиться такой щедрости – ведь виновницей произошедшего была она. Но не придала этому большого значения, и без того было, чем занять голову. Она даже на фамилию в документе не взглянула, а следовало бы. Сейчас не стояла бы с открытым ртом. Ведь оказалось, что спонсор этого аттракциона невиданной щедрости – мировая оперная знаменитость, как всю дорогу вещал ей Гвидо.
Однако. Так вот кто ты какой, малыш Тео…
Его имя было написано латинскими буквами и, как и все славянские имена на латинице, выглядело нелепо - Fedor Diagilev. А вот мужчина на афише нелепым не выглядел. Фото не передавало в полной мере такого впечатления мощи, которое он производил при непосредственном контакте. Да и прическа и одежда сильно отличались от того, что Лола видела сегодня утром. У человека на афише взъерошенные волосы были гладко приглажены назад и зафиксированы, скорее всего, гелем. Плечи покрывала не кожаная куртка, а концертный фрак, меховая поросль с золотым крестом скрывалась под белоснежной рубашкой, могучую шею украшал галстук-бабочка. Но глаза – глаза были те самые, яркие и пронзительные. Как и лёгкая небритость.
- Ну нельзя быть таким красивым… - негромко вздохнул у нее над ухом Гвидо, не сводя взгляда с афиши. Лола не удержалась и ущипнула его за бок.
- Прекрати восхищаться Федей и удели внимание даме! – Гвидо галантным жестом подал ей руку, и они пошли к входу. – В какое именно пустое ведро он сегодня будет орать?
Гвидо укоризненно нахмурил брови и тут же принялся просвещать.
- Сегодня мега-гала! По три лучших мужских и женских голоса современной оперной стены – тенор, баритон, бас, сопрано, меццо-сопрано, контральто. Репертуар держится в строжайшем секрете. Это будет… Боже, я умру от восторга!
- Я тебе не дам, - пообещала Лола. Вечер в «Ла Скала» обещал быть нескучным. А в толпе, стекающейся к входу, мелькнули люди с камерами. Значит, можно будет напомнить медиа-сообществу о себе.
***
Лола поняла быстро, что предложение Гвидо провести вечер в «Ла Скала» было очень удачным. Лола занималась своим любимым делом – наблюдала. Засиделась она в мастерских да на показах и давно не была в центре большой нарядной толпы. А здесь так интересно. Людей Лола рассматривала с профессиональным любопытством и чувствовала, как что-то откладывается в памяти, в творческие закрома, и потом, может быть уже ночью, пока она будет спать, на основе увиденного сегодня начнут рождаться новые идеи. Только за это стоило сказать Гвидо спасибо, что она и сделала. Кроме того, они несколько раз попали в объективы камер папарацци, но, к сожалению Лолы, большого интереса к себе не вызвали. Ну ничего, вечер еще только начался.
Впрочем, сам гала-концерт не произвел на Лолу ровным счётом никакого впечатления. Мужчины одеты в скучные фраки, у дам – консервативные вечерние платья в пол. Все орут. Включая синьора Дягилева, который орал, кажется, громче всех. В общем, Лола была занята тем, что изучала публику – и во время первого отделения, и во время антракта.
- Неужели тебе и в самом деле не понравилось? – изумляется Гвидо, когда они пьют вино за небольшим столиком – у Гвидо в буфете есть свои люди, и им удалось миновать огромную очередь.
- Ну расскажи мне, - Лола настроена благодушно, потому что она чувствует в себе творческий подъем, – что там может понравиться – в этом хоре мартовских котов и кошек? И конкретно – в этом твоем Фёдоре?
- Вы, женщины, парадоксальные существа, - начинает издалека Гвидо, смакуя вино. – Давно доказано, что чем ниже тембр голоса, тем выше уровень тестостерона. Женщине природой заложено любить низкие мужские голоса.
- Ну, может быть, я не спорю, - пожала Лола плечами. – Когда такой голос негромко что-то шепчет тебе на ухо…
- Ах, не провоцируй мою фантазию! – замахал на нее руками Ди Мауро. – Мне это все равно не светит. Мне остается только наслаждаться его голосом со сцены. Неужели Дягилев тебя совсем не трогает, Лолита?
- Хорошо, не буду, - покладисто согласилась Лола. – И – нет, не трогает – ни он, ни кто-либо еще из тех, кто сегодня выступал. И вообще, из всей оперной братии я знаю только Паваротти.
- Он же тенор!
- И что?
- И в самом деле, - рассмеялся Гвидо. – И что? Что такого в том, что женщины любят именно теноров – хотя должны неровно дышать к гораздо более низким голосам?
- Я не говорила, что люблю! – возмутилась Лола. – Я лишь сказала, что знаю!
- Думаю, тут дело в двух вещах, – неожиданно вмешался в их разговор незнакомый мужчина с импозантной проседью во вьющихся волосах, по внешнему виду – и сам какой-нибудь тенор. И он подтвердил это предположение. Испросив взглядом разрешения присесть за их столик, он со своей чашкой кофе и миниатюрным пирожным устроился рядом и продолжил свою мысль: – Во-первых, тенор, как наиболее высокий голос, ассоциируется с молодостью. А во вторых - вы посмотрите на теноровые партии! Это же все сплошь лирика и романтика, сплошь про любовь. Конечно, женщинам это нравится. А про что поет бас? Про страдания, душевные терзания и смерть! Ну и кому это интересно?
