Он открывает рот, собираясь ответить, но тут передумывает. А затем говорит:
— Я видел фрагмент из прошлых соревнований, ты очень хорошо работаешь, — тут я уже почти не взвыла от отчаяния.Что, простите, я должна на такое отвечать?
— Ну что же, отлично, — говорю я в камеру, не сумев скрыть приличную долю сарказма. — Спасибо за этот проникновенный рассказ из жизни Блейка Морриса. С вами была Кимберли Уильямс, с места событий.
— Ии… Стоп.
Камера гаснет, я протяжно выдыхаю и, бросив свирепый взгляд на «недо-рассказчика», поспешно ухожу.
— Погоди, Кимберли, — меня перехватывают за запястье. Я удивлённо смотрю на местную знаменитость, остановившего меня. Он смотрит на меня с какой-то безобидной непосредственностью.По крайней мере, со слухом у него все в порядке.— Ты не здешняя? Может быть, встретимся как-нибудь, я покажу тебе город.
— Извините, я не знакомлюсь, — отвечаю я, тактично высвобождая запястье.
— Чего так? Занята? — он задумчиво кивает вниз на мою руку. — Вроде кольца не вижу.
Я хочу ответить, что «занять» можно только очередь в магазине, но тут меня опережают:
— Полагаю, отсутствие кольца никоим образом не делает эту милую девушку свободной.
Я, Блейк и Томас, — наши головы синхронно поворачиваются. Но дело в том, что мое сердце перевернулось ещё до того, как я его увидела. Голос, преследующий меня в моих воспоминаниях, слишком хорошо отпечатавшийся в памяти, слишком больно отразившийся в душе, который теперь возмужал, окутавшись лёгкой уверенной хрипотцой и невообразимой мелодичностью мужского баритона.
Платье душит меня, перед глазами плывёт туман, в просторном холле так отчаянно мало кислорода. Там, за серыми окнами, мерещатся смутные тёмные тени. Мне кажется, я проваливаюсь куда-то вниз. Боль в задней стенке горла становится такой сильной, что воздух режет меня на вдохе, я задыхаюсь, где-то позади глаз нарастает знакомая боль.
Нет, прошу, только не это…Кейн Тернер собственной персоной. Я периферийным зрением еле-еле улавливаю, как местная знаменитость небрежно пожимает плечами и идёт дальше, где его уже перехватывают другие интервьюеры и фотографы, щёлкая фотоаппаратами и жужжа над ним бесконечными вопросами. Следующие двойные двери распахиваются и все они толпой исчезают там, постепенно отдаляясь и затихая.
Остаётся только я ион. И Том.
Нет в мире большей глупости, чем когда-то влюблённая девчонка. Когда тебе напрочь отбивает память, когда ты становишься полностью бессознательной и до дурости легкомысленной, когда ты настолько озабочена только ИМ одним, то весьма высока вероятность того, что спустя пять лет тебе это аукнется. Если это чувство начинает действовать, распространяя свой дурманящий яд именно так, то память — это очень жестокая штука.
И если бы эта встреча случилась ещё три года назад, может быть, я бы даже упала в обморок, но сейчас я полностью осознаю, что нет, это не случайность. С вероятностью девяносто девять процентов я была уверена, что увижу его здесь.
Кейн Тернер — один из главных партнёров Блейка Морриса по бизнесу и соучредитель данной компании, изъявивший желание не афишировать свое имя. Для большинства журналистов — он мало известная личность. И только самые продвинутые знают о нем, как о не менее важной персоне, вложившей энную тысяч долларов во многие проекты.
Он медленно приближается ко мне. Я смотрю на это уверенно-насмешливое выражение лица, чуть кривую улыбку на пухлых губах, каштановые волосы и ярко-голубые, как воды океанов глаза, опускаю взгляд на две небрежно расстегнутые пуговицы черной рубашки, сунутую в карман брюков руку, на которой проглядывают дорогие ролексы, на эту ленивую походку хищника и понимаю,что всё-таки он добился.
Из бедного, работающего на трёх работах парня он превратился в настоящего, уверенного в себе и знающего толк в миллионных проектах мужчину.
Мы смотрим друг другу в глаза.
Мои — распахнутые и удивлённые, и его — чуть насмешливые, с толикой нахального презрения и гордливости. Это сбивает меня с толку. Конечно, я не ожидала увидеть в них море раскаяния и вину за причиненную мне боль, но и к такому была отнюдь не готова. И тут я делаю то, что не сделала бы ни в одном из моих множественных представлений об этой встрече.
Я поворачиваюсь на каблуках, отдающих в полнейшей тишине нестройным звоном, и убегаю прочь.
5
Звон моих каблуков отдается в моей голове глухим постукиванием по дороге, когда я переступаю ими по залитом дождём тротуаре. Капли, падая, ударяются о каменные ограждения и плитки, отскакивают мелкими брызгами и наполняют без того широкие лужи, смешиваясь с уличной пылью.
Родной пейзаж видится мне незнакомым, непривычно унылым и серым. Мимо проезжают автомобили, замедляясь, когда впереди показывается особенно большая лужа, сверху хлещет дождь, я вымокла до нитки и чувствую себя ужасно вымотанной и злой.
Наверное, мне стоило дождаться Тома с его вечно барахлящим автомобилем, но меня слишком много всего переполняет, я чувствую, что на взводе и едва сдерживаю раздраженную ярость.
Как на зло, ещё и не взяла с собой зонт.
— Да что же это такое? — я чуть не взвыла, застряв каблуком между тротуарных плиток.
Я замечаю, что «стрелка» на колготках пошла по всей длине, мои сбризганные лаком волосы прилипли к плащу, и теперь стали похожи на липкие сосульки, и ко всему у меня наверняка потекла тушь.
Тут я уже настолько готова зареветь от такого нелепого стечения обстоятельств, что, когда возле меня сбоку медленно подъезжает черный «Мерседес-бенц», я почти не обращаю на него внимания.
— Нужна помощь?
Я застываю при звуке этого звучного мужского баритона, медленно поворачиваю голову и вижу свою первую любовь в открытом окне автомобиля. Он выжидающе смотрит на меня, в его глазах колышется спокойное уютное море, — ни капли намека на бушующие там ранее эмоции. Не знаю, почему, но вся моя злость куда-то мгновенно схлынивает, и я вовсе ему не удивляюсь.
— Я грязная и промокшая, запачкаю салон, — тихо проговариваю я.
— Ничего страшного, садись, — голос его сопровождается лёгким щелчком, что создаёт автоматическое открытие дверцы. С характерным щелчком она отскакивает на небольшое расстояние от затвора. Сделав вид, что вижу такое каждый день и а этом нет ничего необычного, я сажусь, всё-таки испачкав пол грязной водой.
Дождь так и барабанит по крыше автомобиля, скатывается крупными слезами вдоль по стеклу и по боковым поверхностям дверей. Гул двигателя его автомобиля невероятно мягок, и в мгновение, когда Кейн приподнимает до конца створку моего окна и мы оказываемся полностью изолированными от внешнего мира, меня наполняет странное ощущение абсолютной, неестественной тишины.
Кейн ведёт машину до зависти легко, его руки мягко касаются рулевого колеса, из динамиков льётся ненавязчивая тихая музыка, и здесь я вдруг ощущаю себя случайной голосующей на дороге девчонкой, которая от нечего делать подсела к первому встречному. Это странное ощущение, и я пытаюсь выкинуть его из головы, но ловлю себя на том, что мне становится чертовски трудно сосредоточиться, когда он сидит так близко.
Воротник его рубашки приподнят, несколько верхних расстёгнутых пуговиц обнажают нежную кожу его шеи и груди и выступающие ключицы, когда он напрягает руки, чтобы взять управление над требующими особого внимания поворотами. Несколько минут мы едем в молчании, и мне уже становится интересно, когда он собирается спросить мою точку назначения. Я украдкой кидаю взгляды на Кейна, стараясь при этом сильно не пялиться, чтобы он не заметил, и судя по его невозмутимому виду, опасаться мне нечего.
— Куда едем?
И все-таки спросил.
— Грейт-Рассел стрит, 21А.
— Гостиница? — он удивлённо вскидывает бровь.
Я отвожу глаза, потому как мне все еще трудно налаживать зрительный контакт, и несильно киваю.
