– Эль, ты в порядке?
Моргаю. Сквозь слезы проступает побелевшее лицо Веры. «Какая она красавица», – мелькает в голове совершенно не к месту. Кудрявая, тонкая, но фигуристая.
– Да, конечно. Пойдем, провожу. – Отворачиваюсь к шкафу, достаю куртку.
– Ты прости, я услышала… – смущенно кусает губы Вера, выходя вслед за мной во двор.
Она случайно услышала, Бутенко случайно прочитал. Новости распространяются со скоростью лесного пожара, что в прошлом году слизал всю растительность с расположенной в тридцати километрах от нашего дома сопки. С моря дует, я зябко ежусь. Перевожу взгляд на темный Мерседес, на котором за Верой приехали.
– Ой, да было бы что! Пьяный бред.
– Мне никогда не нравились шутки про Мишку Япончика. Это надо придумать – называть ребенка прозвищем отморозка. Кажется, это пошло от твоего свекра?
– Папа не со зла. Да и разве он виноват, что за ним подхватили все наши? – заступаюсь за свекра. – Извини, Вер, не хочу сейчас об этом. Давай, пока. Спасибо, что нашла время заскочить.
– Да-да, конечно, прости. И не обращай внимания на этих идиотов. Если копнуть, здесь у каждого местного в предках можно найти азиата.
Это правда. Кто только ни жил в наших краях: корейцы, японцы, китайцы. Я хоть и не доучилась, знаю, что некоторые генетические особенности запросто могут проявиться через несколько поколений. Киваю, мол, да-да, конечно. Вера коротко меня приобнимет и перед тем, как скрыться за тонированными стеклами Мерседеса, слегка сжимает в своей руке мою ладонь. Наверное, я выгляжу совсем жалко, раз уж даже не особенно тактильная Вера решила меня обнять. Знаете, бывают такие люди, личное пространство которых будто обнесено забором? Вот Вера такая. Из-за этого самой бы мне даже в голову не пришло ее коснуться или чмокнуть в щеку, как у нас заведено с некоторыми подругами. М-да…
Запахнув куртку плотнее, гляжу вслед удаляющимся фарам, а когда Верина машина скрывается за поворотом, сворачиваю к морю. Дом свекров расположен, пожалуй, в самом элитном районе, находящемся в городской черте. Но коммунальщики даже здесь на все забили. Кое-где оголились бетонные укрепления и ржавые опоры. Плитка то тут, то там пообваливалась, земля просела, а лестницы повело. Однако все равно здесь очень красиво. Удачное место – налево маяк, направо – новенький мост, соединяющий остров с материком.
Бреду к воде. Прошлогодний сухостой цепляется за брюки. Натянув куртку на задницу, усаживаюсь на скамейку. Пляж тут считается непригодным для купания из-за несоответствия микробиологических показателей воды норме. Так что местные предпочитают выезжать покупаться в бухтах за городом, а я, бывает, плаваю и здесь. Правда, тайком, когда никого нет дома, а то заругают.
Смотрю на проступающие сквозь песок огромные валуны, облюбованные чайками и бакланами. Не знаю, почему некоторые местные так рвутся уехать из наших краев в столицу. Лично я не представляю себя в отрыве от этого места. От этих диких нетронутых рукой человека красот. И не пугают меня ни долгая доставка в интернет-магазинах, ни огромные по меркам европейской части страны цены, ни раздолбанные дороги, ни сумасшедшая влажность, ни маленькие зарплаты. Впрочем, на безденежье мне жаловаться глупо. Юра достойно обеспечивает семью.
Я так погружаюсь в свои думы, что не слышу чужих шагов за спиной.
– Хорошо тут у вас.
Вздрагиваю, поворачиваюсь к севшему рядом Бутенко.
– У вас тоже, говорят. Когда на новоселье уже позовете?
– Когда ты перестанешь мне выкать. Чувствую себя стариком.
– Глупости, – криво улыбаюсь, – у врачей к этому иммунитет. Вас же с юных лет только по имени-батюшке величают. Вот и я привыкла.
На самом деле это, конечно, правда, но не вся. Мне просто кажется, что сокращенное до «Жоры» имя Бутенко жутко ему не идет. Вот Георгий – другое дело. Оно соответствует масштабу этого большого во всех смыслах человека. Почему его никто так не зовет? Почему, стоит только уйти от условностей, Георгий Борисович превращается в Жору?
– Элька, ну, хоть на ты давай.
– Только ради приглашения на новоселье, – смешливо щурю глаза.
– А восемь лет дружбы, значит, недостаточный повод? – подхватывает заданный тон Бутенко.
– Не пытайся спрыгнуть с темы. Все равно не отмажешься! Георгий Борисыч, ну правда. Только ведь и разговоров, что ты, наконец, построился.
– Да где там? Кажется, все темы у вас здесь крутятся вокруг рыбалки.
– У нас здесь? Ты сколько лет назад переехал? Остров так и не стал твоим домом? – оживляюсь я. Бутенко приехал к нам из столицы молодым специалистом поднимать новенький медицинский центр. Как пришлый, он, конечно, не мог понять нашей любви к рыбалке. А это ведь целое дело! А это ведь свои ритуалы и передающиеся из поколения в поколение традиции. Вспомнить хотя бы лов корюшки. Или зимнюю крабалку.
– Да, наверное, лет двенадцать назад. Я никогда не считал.
– И до сих пор не проникся?
– Рыбалкой – нет. А так уже вроде привык.
– А как же азарт? Да ты что!
– Мне азарта на работе хватает.
Разговор заходит в тупик. Некоторое время сидим в тишине, не сговариваясь, наблюдая за чаячьей охотой.
– Пойдем в тепло, Эля.
– Иди. Я пока не хочу.
– Юра уже угомонился.
– В каком это смысле? – невольно нахохливаюсь.
– В самом прямом. Спит он. Идем. Все будет хорошо.
– Конечно, будет. Я не понимаю, о чем вы.
– Мы уже вроде на ты?
Закусив губу, жадно хватаю носом прохладный воздух. Завелась я и впрямь не по делу. Стыдно как…
– Я Юре не изменяла, понятно? Это ошибка. Какая-то чудовищная ошибка. Да? – истерично всхлипываю я, ни с того ни с сего вновь падая на самое дно отчаяния.
– А на хера вы вообще тест делали? Юрка, что… он усомнился? Потребовал доказательств?
Рука Бутенко проходится по моему бедру, я, как полная идиотка, отшатываюсь в сторону, прежде чем понимаю, что он просто полез в карман за сигаретами. Наверное, у меня такая карма – выставлять себя перед ним дурой.
– Н-нет. Что ты? Конечно, нет. Я сама.
– Зачем?
– А как ты думаешь? Надоело, что каждый мнит своим долгом поделиться, что наш сын совсем не похож на родителей.
– Люди бестактны.
Борисыч вставляет в рот сигарету, сминает пустую пачку и выбрасывает в урну, прикрепленную к боку скамьи.
– А можно и мне?
– Так последняя ведь.
Чувствуя себя ужасно нелепой, пожимаю плечами. Идиотка, говорю ж.
– Если не побрезгуешь – на, травись, – добавляет, затянувшись.
Какая глупая ситуация. Откажусь – подумает, что побрезговала. Нет – придется курить одну сигу на двоих, а это слишком интимно. Но как же хочется! Как вкусно пахнет дым… Я вот лично не понимаю этих всех айкосов с их мерзким ароматом гнили.
Пауза затягивается. Бутенко тоже… Не глядя на него, протягиваю руку. Сигарета из его пальцев перекочевывает в мои.
– Только смотри, чтобы никто не шел.
– Неужто до сих пор мамку боишься? – белозубо улыбается Георгий Борисович.
– Еще как.
Прикрываю глаза. Сигарета скворчит. Шумит море, баюкая окунувшееся в него одним боком солнце. Можно сколько угодно притворяться, что все хорошо…
– Георгий Борисыч, как думаешь, какая вероятность больше? Что перепутали биоматериал, отданный на анализ, или… его же, но на ЭКО?
Отдаю сигарету. Бутенко глубоко затягивается.
– Я бы сказал, что и то, и другое невозможно, – наконец, говорит он.
– Вот ты онколог. Через тебя проходят миллионы анализов, всяких биопсий, неужели никогда не бывало сбоев?
– За столько лет всякое случалось.
– Вот видишь. Уверена, при повторном тесте мы получим совсем другой результат.
– Дай бог. – Бутенко возвращает мне сигарету и добавляет: – Эль, а ты на материнство не думала сделать тест?
– З-зачем? – давлюсь дымом.
– Если биоматериал перепутан на этапе ЭКО, где гарантия, что была взята твоя яйцеклетка?
