Он опять во мне, и он делает это, глядя мне в глаза с нежной улыбкой. Раньше смотрел ли так когда-нибудь на меня во время секса? Не припомню.
Улыбаюсь в ответ ему обольстительно и лукаво — пусть покайфует. Пусть чувствует себя сексуальным, жарким любовником. Пусть останется доволен собой — мне не жалко.
Он — это не он. Все сожжено, забыто, вытравлено напрочь. Поэтому мне хорошо сейчас.
Но то хорошее, что было с ним, с той его версией, которой для меня нет больше — отчего не вознаградить его теперь за это, не сказать «спасибо еще раз»? Спасибо за все...
Нет, не было во мне в помине никакого «спасиба». Но если ему хочется, чтоб было, пусть будет для него. Мне все равно.
Я просто... я... о-о-о... да-а-а... кончаю сейчас... Лови, дарю. Дарю оргазм — ему или себе, или просто так — раздариваю пространству.
Миха, вероятно, подустал. Подустал сдерживаться — я чувствую. Но мой оргазм под мои довольные смешки ему, как крылья — пегасу. Конь.
Он радостно улыбается мне и с усердием принимается скакать во мне — пусть скачет.
Припоминаю, как меня порой выбешивали его псевдо-марафоны: «А я такой крутой самец, я — энерджайзер, и я могу дарить моей жене по десять оргазмов за ночь, и по хрену, что ноги у нее затекли, ей спать уже давно охота, да и у меня член то и дело падает от любовного истощения — но мы его поднимем, что ж мы, лохи?..»
Припоминаю — и даю ему еще. Сейчас не до затекших ног, я все еще влажная и мне хочется еще, а ему можется. Он лезет раздевать меня, а я — его. Срываем друг с друга одежду, валимся на диван. Гулять так гулять.
Время летит незаметно, а он все трахает меня. Кончаю еще раз, вновь его окрыляя. Я вижу, что он «успокоился» и чувствует себя как дома.
Правильно. Миха, забудь ты, наконец, что было. Кто знает, отчего все было. Все стерлось. Мы только что реально круто провели время. Проводим до сих пор — кайфуй, пока проводим. Будь, наконец-то, мужиком — задумал изменить, так изменяй по полной. Прими это, как должное, как то, чем оно все это время было: улетный трах.
Рано или поздно ему надо выплеснуться, и он порывается спросить:
— Ты...
— Да. Давай, — киваю я ему, и он толкается, стиснув зубы, закрыв глаза, подталкиваемый блаженной уверенностью, что у меня — спираль, таблетки или что там еще. Да и надо не дать упасть энтузиазму, а то ведь даже он — не перпетуум мобиле. Так что Миха благоразумно делает, пока не остыл запал.
— Ум-м-м... ох-х-х... — то ли мычит, то ли стонет он, кончая-вплескиваясь, а я безмолвно наблюдаю за искажением на его вымотавшемся лице, чувствую в себе его липкую, чужую сперму, а на себе — его холодный пот, от которого и мне становится холодно.
Потом он ложится рядом со мной. Мгновение — да, было одно мгновение: перед тем, как лечь, он двинулся ко мне на миллиметр — поцеловать, прижать к себе или что там те незнакомые, чужие люди, которые уже не мы, когда-то делали друг с другом после секса. «Лежали».
Но Миха научился чувствовать меня. Лучше позже, чем никогда. А может, он и раньше мог, да просто я не придавала этому значения: слишком сконцентрирована была на нем — не на себе. Не помню.
Сейчас он смотрит на меня и «видит» меня. Что-то во мне стормаживает его движение мне навстречу, и тогда он просто ложится рядом и смотрит в потолок.
— У тебя тут пахнет куревом, — замечает он внезапно, повернув ко мне голову.
Взгляд его остается на мне, глаза пытаются проникнуть в мои, как его член только что проникал в меня.
Я пожимаю плечами и ничего не говорю в ответ. Мне холодно и вскоре я встаю и одеваюсь. Миха тоже.
Он вымотался со мной, но он спортсмен и быстро приходит в норму. Он разрядился со мной, в меня. Снял с себя напряжение, а в меня вылил.
— Плохо квартиры эти выветриваются... после старых жильцов... — замечает Миха задумчиво, выглядывая в окно.
Теперь я даже и плечами не пожимаю, да он и не смотрит на меня. Краем разума отмечаю, что он прав насчет запаха курева — сейчас я заметила не сразу, но готова поспорить, что вчера этого запаха не было. Значит...
Губы мои кривятся в усмешке. Истсайдская, мать ее, Галерея.
Что там ящик с его шмотками — стоит ли еще у себя в углу?.. Надо будет посмотреть. Или не надо...
Миха — деятельная натура, а прилив сил, полученный в награду за выплеск, его еще подхлестывает.
Пока не напоминаю ему, что нам пора расходиться — быть может, не понадобится напоминать.
Смотрю на часы и с благодарной радостью слышу, что ему звонят.
За разговором он уходит. Быть может, опасается, что сейчас мне тоже позвонят, придется решать, кто может говорить, а кто не может. А я, как-никак, хозяйка этой хаты.
Мы с ним не прощаемся даже жестами, как если бы не знали, стоит ли махать друг другу на прощанье.
***
Глоссарик на ГЛАВУ ВОСЕМНАДЦАТУЮ Назад в нормальное
Истсайдская галерея или Ист Сайд Гэлери — East Side Gallery, постоянная художественная галерея под открытым небом в Берлине, в районе Фридрихсхайн, представляющая собой самый большой сохранившийся участок Берлинской стены
***
Дорогие мои!
Здорово, что вы заглянули в "Бесконечную"! История Кати и Рика продолжается, и вторая часть называется "Не обещай". Добавляйте в библиотеку, чтобы не пропустить новые главы! Глава девятнадцатая выйдет уже через полчаса!
Кто еще не читал — бежим в часть первую под названием "Чужие"!
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ Аргентина
— От тебя пахнет...
Так, Рози, а ну-ка, удиви меня...
— ...сексуальным успокоением.
Сахарок верна себе: говорит «успокоением», а не «удовлетворением», потому что именно это она и имела в виду. Потому что так оно и есть.
Эх, Рози — настолько в точку, что не удивляет.
Таращусь на нее с деланным недоумением:
— Как это?
И главное: что, такое и на следующий день не выветривается? Можно подумать, это Миха курит.
— Ты мне скажи, как это. А что еще интереснее — с кем это, мхм?
Как хорошо, что мне хронически «пора» и как хорошо, что я никогда не гнушалась отмазываться этим.
— Так я его знаю? — ковыряет Рози (фиг ее спровадишь).
Если б только я могла сказать «нет». Пытаюсь вспомнить, знает ли Рози Миху только понаслышке или даже видела разок-другой. Хотя вчера, во мне — то был «новый» Миха, а нового я ведь и сама не знаю.
Реакция Рози на мое молчание закономерна и в какой-то мере правильна — она замечает, покачивая головой:
— Слушай, тебе не помешало бы освежить личную жизнь. Обновить, так сказать.
— Новое — это хорошо забытое старое, — парирую я.
— Не скажи, — встревает Йонас.
Тоже унюхал мой сексуально успокоившийся запах?
Сам того не подозревая, он говорит дело: как показал случай с Михой, и старое может оказаться новым.
***
Нет, если ехать из районного стройведомства во Фридрихсхайне, то мимо Истсайдской Галереи не по пути. От мамы — другое дело. И — нет, я не поэтому перед работой заехала к маме, а чтобы ей одной дома не так грустно было.
Проведение онлайн-уроков тоже утомляет, а тут еще и поговорить не с кем. Про Штефана, например, маминого протеже в школе. Молоденький учитель математики, такой умница, но ах, как неразборчив в личной жизни, и девушки — ишь, какие — этим пользуются. А на работе его опекает мама. Моя мама. Замещает, если что чего — даже недавно перенесенная болезнь с госпитализацией тому не помеха. Он маме признателен бесконечно, а маме... да, наверно, просто сына не хватает. Дочь, вон, самостоятельная слишком.
— Мам Лиль, так ты себе зрение совсем посадишь со своими дополнительными онлайн-уроками, — переживаю я, а сама решаю где-нибудь его подловить. Крупно поговорить с этим умницей-Штефаном.
Как и следовало ожидать, на Истсайдской сегодня не встречаю совершенно никаких знакомых или околознакомых.
