это приёмный покой.
Подошла женщина постарше, врач. Проверила зрачки Эли и пульс.
— Как вы?
— Нормально, — Эля не лгала, она действительно чувствовала себя нормально, — ни головокружения нет, ни слабости, доктор.
— Раньше бывали глубокие обмороки?
— Ну такие, чтобы даже до больницы успели довезти, нет. У меня гемоглобин опять низкий, может, из-за этого. В сумке результаты анализов, только вчера сдала.
Вторая девушка, та, что медсестра, подала Эле сумку.
— Угу, — врач задумчиво смотрела на листы с результатами. — Давайте-ка останемся, пока места есть. Повторные анализы сделаем. Если подтвердится всё, железо в уколах, магний прокапаем. Понаблюдаемся. Может, нам в отделение неврозов, а?
— Нет-нет, всё нормально, не надо в отделение неврозов! Лучше на обследование, как вы предложили.
Врач бросила взгляд на медсестру, они обе сели за компьютеры и начали оформлять документы.
Было уже около десяти часов вечера, когда Эля пришла в двухместную палату. На соседней кровати спала пожилая женщина.
Расположившись, Эля вышла в коридор и позвонила Диме. Он не взял трубку, значит, до сих пор не дома. Был бы дома, сам бы уже позвонил! Чтобы поинтересоваться, где, собственно, она в такой час.
Позвонила Эдику. Завтра они с Юлей улетают, нужно его успокоить, напутствовать как-то. А вот вещи и гигиенические принадлежности привезти ей он не успеет. Диму просить?
Эдик, узнав о том, что случилось с матерью, разволновался, но она его успокоила, объяснила, что оставили на обследование. Попросила передать отцу, когда тот приедет, что она в больнице. И чтобы сегодня он не звонил ей, так она не одна в палате, и уже собирается спать. Строго-настрого наказала Эдику, чтобы он позвонил ей завтра перед тем, как они с Юлей пойдут на посадку.
Дима написал ей в вайбере уже в двенадцатом часу ночи. Проявил заботу и некоторое волнение. Эля скинула ему список того, что ей нужно привезти из вещей и предметов гигиены. Он ответил, что вряд ли у него получится приехать из-за работы, но он всё приготовит, а его мама, Дина Сергеевна, привезёт.
Эдик, конечно, в суете забыл позвонить. Эля позвонила сама, ориентируясь по времени отлёта, успела. Вещи ей тоже не принесли в этот день, потому что у Дины Сергеевны подскочило давление, а Дима был занят. Хорошо, что напротив стационара располагался маленький магазинчик, где Эля смогла купить мыло, зубную пасту и зубную щётку, влажные салфетки, бельё…и даже печенье, чай в пакетиках и минералку. Видимо, магазин специально для таких «брошенок», как она.
Днём Дима, правда, позвонил. Поинтересовался, как у неё дела, когда собираются выписывать. Ему очень трудно было собираться на работу, пришлось долго всё искать.
Эля подробно рассказала ему, где что лежит, целый экскурс устроила, а её соседка, Лариса Ивановна, с которой они познакомились утром, внимательно слушала, нацепив очки «для близи» и делая вид, что читает книгу. К ней днём кто-то приходил из родных.
Когда Эля отложила телефон, Лариса Ивановна захлопнула книгу, сняла очки, болтающиеся на специальной цепочке, и положила их прямо на внушительный бюст. Ей было точно далеко за семьдесят, и она чем-то отдалённо напоминала Фаину Раневскую. Скорее всего, ироничным и очень умным взглядом больших глаз. И говорила басом.
— Мы, женщины, сами так воспитываем своих детей и мужей, — задумчиво произнесла Лариса Ивановна, глядя в окно.
— Совершенно верно, — кивнула Эля, потупившись. — К счастью, дети выросли, а с мужем я развожусь. Изгулялся весь, истаскался. Простила когда-то, а зря. Взаимопонимания нет, и совесть его спит, как пожарный.
— Знаешь, может, и хорошо, что простила тогда. По-разному бывает. У каждого по-своему складывается потом. Говорю, как человек, побывавший по ту сторону. Мы с моим Георгием поженились в восемнадцать лет, а через два года мне путёвку на курорт дали как сироте от студенческого профсоюза. И на курорте я влюбилась, был настоящий роман, с женатым, конечно же. Гоша всё понял, когда вернулась, я видела. И я рассказала всё. И сказала, что хочу вернуться туда, на Кавказ. «Предмет» моей страсти работал в санатории. Гоша не стал препятствовать. Я приехала, а герой мой и не знал. Хотела сюрприз сделать, наблюдала, как он зарядку проводит, флиртует с дамами, руками их трогает, и вспомнила: со мной так же начиналось у него. Противно стало, и моментально вся блажь слетела, пелена с глаз упала. Быстрей на самолёт, к Гоше! В ноги ему упала. Говорю, всё поняла, навсегда, только прости, не гони! Сказал, прощает. Но полгода ко мне не прикасался, как соседи жили. Понял, что я искренне раскаиваюсь и люблю его одного, оттаял постепенно. Троих сыновей вырастили, внуков семерых, правнуков десятерых. Прожили шестьдесят один год, работали всю жизнь инженерами на одном заводе. Этой зимой Гоши моего не стало. С тех пор и попадаю в терапию второй раз, давление подводит. Простил он меня всей душой. Никогда не вспоминал, даже в подпитии. А я всю жизнь ему благодарна была за то, что простил, и за каждый день совместной жизни.
— Красиво, — мечтательно сказала Эля. — И сочувствую вам, что супруга вашего не стало.
— Дети и внуки не бросают меня. Каждый день приходят. Гоша всегда меня берёг, помогал во всём. А я ему. И дети привыкли с детства. Помогают и мне, и друг другу.
— Я знаю, что сама виновата, — Эля смахнула слёзы. — Слишком бесхребетная. Привыкла уступать, отодвигать свои желания. Часто сама не знаю, чего хочу. Ещё чаще вообще ничего не хочу.
— Ты поосторожней, дочка! Так до депрессии недалеко! А это не шуточки тебе!
— Сама не хочу. Потому и решила свою жизнь изменить.
Лариса Ивановна оказалась не только прекрасной рассказчицей, но и умела слушать внимательно, вдумчиво. И Эля постепенно разговорилась. Наверно, впервые в жизни она рассказала всё о себе, подробно, без прикрас.
Лариса Ивановна слушала, не перебивая. Заговорила лишь тогда, когда Эля закончила рассказ.
— Да, тебе, пожалуй, прощать его и правда не стоило, но кабы знать! Что ж, правильно ты всё решила с разводом. Скорее всего, он захочет квартиру сохранить, а тебе выплатит деньгами твою часть. А машина твоя на тебе?
— Машина — подарок родителей мне на тридцатилетие. Она у меня заслуженная, трудяга. Они тогда дом одному из братьев отписали, чтобы не делить, тому, который погиб потом, а остальным детям что-то подарили ценное.
— Дети взрослые у тебя. Покуда семьёй не обзавелись, поживут с отцом в его хоромах. Заодно и к самостоятельности попривыкнут, пока не поздно. Разбаловала ты всех, как я понимаю, всё на себе
